Идейное угасание Запада
«Время». (Фото: «Nautilus»)
В связи с убийством американского консервативного агитатора Чарли Кирка на ум неизбежно приходит парочка далеко идущих заключений.
В контекстеУбийство Чарли Кирка — это нападение на саму Америку Контраст между шумным, живым собранием Кирка в Университете Юта-Вэлли и выстрелами, которые его завершили, поразителен. С одной стороны — свободный и благородный обмен идеями; с другой — насилие, направленное на подавление. Свобода буквально была срублена посреди белого дня.
В рассуждениях передовых обществоведов, которые выступают «за все хорошее», снова и в который раз поражает неспособность довести логическую цепочку до конца – до прогноза касаемо будущего развития, до формулировки хоть какого-нибудь завалящего предсказания, которое бы ожидаемо вытекало из посыла.
Но вот незадача: их связное суждение обычно обрывается на самом ударном месте, где душа ждет многозначительного вывода, но вместо него слышит некое «продолжение следует». В лучшем случае «уже ближайшее будущее покажет, что все это значило». Если вы, друзья-эксперты, ждете будущего, которое должно показать то, что вы предсказать не беретесь, то распишитесь в несостоятельности и переквалифицируйтесь в управдомы!
Другой распространенный метод наукообразной разводки читателей – наклеивание ярких ярлыков, дающих политическим позициям действующих лиц якобы точные определения. В рассуждениях таких знатоков о публичной казни Чарли Кирка можно встретить термины типа «ультраправый» или «национал-популистский». Такие эпитеты бывают эмоционально окрашенными и призваны вызывать у читателя дрожь омерзения, но сами авторы обычно совсем не уверены в том, что знают их сокровенный смысл.
Ультраправый – это какой по отношению к крайне правым, если пользоваться понятиями уголовного кодекса? Крайнее крайнего?
Достаточно ли точно этот эпитет отражает смысл крылатого лозунга, под которым проходили публичные дискуссии златоустого Чарли «Докажите, что я не прав!» (А может, «докажите, что я не ультраправ»?). Газета Нью-Йорк Таймс извинилась за то, что «по недоразумению» приписала жертве политического убийства какую-то антисемитскую брехню, но что это меняет в ситуации, когда извинения за систематическую ложь становятся самым популярным жанром прогрессивной журналистики?
Если он был националистом, то о какой нации идет речь? Надо ли это понимать так что, нелегальные мигранты, нарушители действующих законов о въезде в страну, которых, якобы, притеснял сторонник правопорядка Кирк, являются типичными мультикультурными интернационалистами?
Прилагательное «популистский» произносится такими авторами с особым припадочным придыханием, словно бы они действительно вкладывали в него какой-то общепонятный смысл.
Раньше считалось, что популист – это политик, который идет на поводу у избирателей, подгоняет свои лозунги под их требования, скрывает свои корыстные умыслы за общественно-привлекательными идеями. Если верить толковым словарям, главное коварство популиста заключается в том, что он предлагает обществу легкие решения сложных проблем, раздает заведомо невыполнимые обещания.
В контекстеДетский лепет как руководство к действию Дело не в шведском подростке, вступающем в период половозрелости, а в том, символом чего Грета Тунберг является. Ее приход открыл глаза передовому человечеству, давно искавшему замену отработанным всеохватным идеологиям прошлого века типа фашизма или коммунизма.
Подобные дефиниции не только не вносят в картину реальной политики ясность, но, напротив, окончательно затемняют ее. После избрания Дональда Трампа американским президентом доказательством его безудержного популизма стало считаться маниакальное стремление выполнять свои предвыборные обещания!
Надо понимать так, что настоящий либерал обещаний принципиально не выполняет, ведь всегда найдутся объективные трудности, которые этому препятствуют. И вообще, лохов надо учить!
Это же относится и к другим «убийственным» характеристикам. Политика-изоляциониста, к примеру, легко узнать по тому, что он стремится быть в каждой международной бочке затычкой и беспардонно вмешивается во внутренние дела других государств. В том же Трампе, как и ожидалось, с первых дней правления проявился типичный изоляционист, судя по тому, с какой легкостью он водит пальцем по глобусу, стремясь обустроить то Панаму с Гренландией, то Украину с Россией, то вообще неуправляемый Ближний Восток и даже богом забытый Афганистан.
Прекрасно зарекомендовало себя неуместное использование технических терминов. Политику пересмотра импортных пошлин некоторые уже удачно назвали «таможенным геноцидом». Того же убиенного и вполне травоядного Чарли Кирка самые боевитые авторы именуют не иначе, как «клерофашистом», ибо нельзя отрицать, что был он человеком глубоко верующим.
Если раньше в войне слов важно было первым назвать противника демагогом, то сейчас надо успеть сунуть ему фашиста. Названный фашистом оппонент оказывается как бы пригвожден к стенке, потому что дальше ехать некуда, круче клейма пока не придумано.
Настоящая проблема состоит в том, что уважаемые эксперты еще не освоились в новой, кардинально изменившейся парадигме и упорно пытаются описать ее с помощью устаревших понятий и образов. Им все еще мнится, что мы имеем дело с временным отступлением либерального мира, который как бы поставлен на паузу, но непременно вернется во всей своей нестерпимой красоте. Не хочется огорчать их, конечно, но вынужден: не вернется!
Не стоит придумывать душеспасительные причины ломки парадигмы, вроде необъяснимого отсутствия сильных либеральных лидеров. Лидеров нет не потому, что нет интересных людей, а потому, что нет интересных идей!
Все созидательные идеи старой парадигмы исчерпаны до донышка, новых нет и не предвидится.
Не помогут никакие суррогатные поделки, как бы канализирующие накопившуюся энергию человечества в подставные боковые русла – ни гендерный поиск, ни климатический алармизм. Обратите внимание: климатические проблемы планеты вроде бы нарастают, а «зеленые» партии в развитых странах теряют всякую релевантность.
Зато силится ощущение, что человечество въехало не в ту степь и лучше бы из безнадежного тупика вернуться на тот перекресток, где оно со столбовой дороги по ошибке свернуло куда-то налево.
В контекстеОткуда взялся воукизм? В итоге Глобализм можно назвать Левизной, усиленной до предела, с таким же гипертрофированным империализмом. Глобалисты стремятся построить невиданную прежде транснациональную империю – Левый, децентрализованный Левиафан в мировом масштабе, где любая страна будет фактически колонией. Глобализм, похоже, и есть логическое завершение эволюции левизны – по крайней мере, в XXI веке.
Можно, конечно, от тягостного чувства нарастающей тревожности отмахнуться, предлагая остроумные метафоры. Можно поступательное движение человечества сравнить, например, с ездой на велосипеде: наше положение устойчиво только до тех пор, пока мы усердно жмем на педали, достаточно на время перестать это делать, и мы неизбежно потеряем равновесие и слетим в придорожный кювет! Совсем как у классиков: «Что за черт! Я пилю, а оно все еще не золотое!» «Пилите, Шура, пилите!»
В смысле: вы себе жмите на педали, а то упадем! Кого-то это, может, и убеждает, но уже давно не всех. Все больше тех, кто недоуменно вопрошает: «А с чего вы взяли, что прогресс подобен именно езде на велосипеде? Гораздо удобнее передвигаться на автомобиле: у того четыре колеса вместо двух, можно притормозить и даже остановиться, не рискуя свалиться на обочину, можно при нужде дать задний ход!»
Велосипедная метафора обрекает человечество на бессмысленно инерционное поведение тогда, когда оно остро нуждается в новаторском осмыслении.
В мире радикально изменилась сама природа энергетических процессов. Главным принципом общественного бытия стала фрагментация, дробление, а не интеграция. Распадаются большие и малые сущности, объединения, союзы, блоки, даже семейные пары. Движение физических и духовных частиц приобрело центробежную, а не центростремительную направленность. Старые центры притяжения на глазах теряют силу, новых на их месте не возникает.
Не берусь судить, что явилось спусковым крючком этого процесса – какие-то пятна на солнце, перегрев или роковая ошибка евроатлантической цивилизации, но ее кризисное состояние очевидно.
Эмоциональным проявлением кризиса стала постоянная меланхолия, чувство беспричинного уныния, душевная опустошенность и утрата смысла существования. А ведь именно уныние считалось в библейской антике главным человеческим пороком.
Возможно потому, что оно через взрывное психическое расстройство легко переходит в агрессию, что мы и наблюдаем повсеместно. Вряд ли какое-то дальнейшее совершенствование человеческого рода возможно без осознания причин таких кардинальных перемен, без их научного освоения и осмысления. Какие-то литературные метафоры, даже самые меткие, тут не помогут.
Обычный прием расстроенной психики – перетолкование порока в добродетель, симптома умирания – в надежду на выздоровление. Предсмертная агония всегда сопровождается обманным улучшением состояния больного.
Западное общество, делающее все для того, чтобы не понять причин своего увядания, предпочитает видеть в процессе смерти некую искомую высшую стадию своего развития.
В торжестве небытия – триумф подлинного прогресса. Главное не бить хвостом – чтобы не было мучительно больно! Не сопротивляться, а испытывать оргастическую сласть от ощущения собственной беспомощности!
В контекстеБлеф под названием «общественное мнение» в мире Самое убедительное доказательство мы получили на последнем конкурсе песни «Евровидение», который состоялся всего 4 месяца назад. «Общественное мнение» поставило Израиль на 15-е место в голосовании. Однако европейская публика дала Израилю максимальное количество баллов в 13 странах, а в двух других странах Израиль занял второе место.
Все наблюдаемые приметы цивилизационного кризиса Запада идут от идейного приятия угасания как высшей точки разумного существования – и убийственное нежелание плодить новых детей вследствие увядания полового инстинкта, и отсутствие политических проектов будущего, и неизменный упадок духа, и неспособность отличить прекрасное от уродливого, и нежелание противостоять нахрапистому варварству. Отсюда и плохо завуалированная нетерпимость к тем, кто отказывается разделять подобный настрой и упорно цепляется за старые радости жизни.
Этим, скорее, чем какими-то политическими расхождениями, объясняется то раздражение, которое испытывает Запад по отношению к Израилю: это по какому же праву отказываются израильтяне покойно умирать вместе со всеми?
Кто они такие, чтобы испытывать чувство счастья, чтобы радоваться жизни и любить друг друга там, где позволено только страдать, терпеть и испытывать приятственную слабость от потери крови?
Если говорить совсем уж открытым текстом – дело скорее всего идет к войне. Причем большой, полномасштабной, а не карманной. И гражданской тоже, как уменьшенного варианта мирового формата. Складывается впечатление, что внутренняя динамика этого процесса сильней и необоримей, чем жалкие попытки людей воспрепятствовать такому исходу.
Теперь все зависит от того, каким окажется смысл вероятной конфронтации. Горе живым, если она станет последним бесславным аккордом евроатлантической цивилизации, настоящим, а не литературным концом истории.
Но не исключена и вероятность того, что титаническая борьба будет осмыслена как форма духовной Реконкисты, в которой Западу удастся отстоять свое культурное и цивилизационное первородство.
* * *
Ефим Фиштейн
«Nautilus»
Статья любезно прислана автором