Горькая судьба этого итальянского сефарда, великого художника XX в., потрясает поклонников изобразительного искусства
Было время, когда о нем не ведали даже в узком кругу ценителей. Сегодня это имя известно каждому любителю, а его произведения продаются на аукционах по космическим ценам.
Горькая судьба итальянского еврея Модильяни, великого художника XX в., потрясает поклонников изобразительного искусства. Он был одним из самых ярких деятелей экспрессионизма, представители которого в период социальных перемен и духовного кризиса стремились отобразить реальность через свой мир субъективных эмоций с помощью фантазии, преувеличения, примитивизации, игры света, цвета, линий.
Юный сефард из Ливорно
Амедео Клементе Модильяни (второе имя – Иедидия, «возлюбленный Богом» – символическое имя, данное ему) родился 12 июля 1884 г. четвертым ребенком Фламинио и Евгении Модильяни в портовом Ливорно, который стал домом для большой еврейской общины.
Его прапрадед по материнской линии, Соломон Гарсен, иммигрировал в XVIII в. в Италию в качестве беженца. Мать родилась и выросла в Марселе в ученой семье сефардов, свободно говорила на многих языках. Ее предки были знатоками священных текстов и основали школу изучения Талмуда, семейная легенда ведет их родословную от Спинозы.
Отец Амедео, Фламинио Модильяни, уроженец Рима, был членом семьи успешных предпринимателей. Горный инженер, он управлял шахтой и семейными лесными угодьями. Модильяни принадлежали к просвещенной буржуазии и жили как либеральные иудеи.
Когда родился Амедео, семейный бизнес по добыче древесины и угля обанкротился. Евгения вносила вклад в содержание семьи в качестве репетитора и переводчика, писала литературные обзоры.
Дедо, как ласково называли мальчика, присутствовал на литературных чаепитиях в доме деда Исаака Гарсена, выучил французский в раннем возрасте, что впоследствии облегчило ему интеграцию в Париже.
Он «провел первые годы своей жизни в безрадостной трезвой атмосфере труда и самопожертвования», – пишет Поль Александер, первый покровитель Модильяни.
Мать учила сына дома до 10 лет. У него были проблемы со здоровьем, и после того, как он оправился от тяжелых приступов плеврита, она взяла его в турне по Италии. А в 11 у Амедео развился тиф.
С ранних лет он рисовал, во время болезни бредил великими мастерами живописи. Мать писала в дневнике:
«Характер ребенка еще настолько не сформирован, что я не могу сказать, что я о нем думаю. Надо подождать и посмотреть, что внутри этой куколки. Может быть, художник?»
Ее романтическая натура оказала большое влияние на мировоззрение сына, она способствовала развитию его влечения к искусству как призванию, повезла во Флоренцию для знакомства с шедеврами Палаццо Питти и Уффици. А в 1898-м родители разрешили ему оставить школу и начать профессионально заниматься живописью. Амедео записали в частную художественную студию Гульельмо Микели в Ливорно.
«Учиться у всех и делать по-своему»
В контекстеАрт-дилер против российского миллиардера: невероятное судебное дело сотрясает Монако По сути, Иву Бувье предъявлено обвинение, но судебная процедура касается только сделок по трем картинам из 38 (да Винчи, Модильяни и Ротко), по причине территориальной неподсудности
Модильяни занимался у Микели до 1900 г. В 14 лет он был самым младшим в классе. Его учитель принадлежал к движению «Маккиайоли» с его свободной и лаконичной манерой письма сочными цветовыми пятнами, противостоявшей академизму.
Художественное образование Амедео проходило в атмосфере изучения стилей и тем античного и итальянского искусства эпохи Возрождения.
Но работы самого Микели были обыденными, и юный Модильяни игнорировал его привычку рисовать пейзажи на пленэре, создавая свои наброски в кафе и собственной мастерской, подражая Сезанну. А в мастерской Джино Ромити рисовал обнаженную натуру, в чем особенно преуспел.
Несмотря на неприятие стиля «Маккиайоли», Амедео, тем не менее, пользовался благосклонностью учителя, который называл его «сверхчеловеком» – прозвище, отражавшее то, что юноша был не только весьма искусным в своем мастерстве, но также цитировал «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше. С этим философом он познакомился еще в детстве у деда Исаака наряду с поэзией Бодлера, убедившего его в том, что единственный путь к истинному творчеству лежит через неповиновение и беспорядок.
«Учиться надо у всех, но работать по-своему», – говорил он. Подружился с портретистом символического направления Оскаром Гилья, который был старше его, делился с ним своими мыслями и переживаниями.
В 1900-м Амедео заболел туберкулезом, прекратил учебу у Микели и провел зиму с матерью в Неаполе, на Капри и в Риме, где восхищался романтиками в духе эпикуреизма и эротизма. А «Песни Мальдорора» сюрреалиста Лотреамона стали любимой книгой Модильяни. Он писал другу: «Рим не вокруг меня… а во мне, как страшная драгоценность, окруженная своими семью холмами как бы семью властными идеями».
А в другом письме сообщал: «Я пишу, чтобы излить себя тебе и утвердиться перед самим собой… Один буржуа оскорбил меня, сказав, что я, или по крайней мере мой мозг, ленив. Это пошло мне на пользу. Я хотел бы слышать такое предупреждение каждое утро, но они не могут понять нас и жизнь».
Летом Модильяни поселился во Флоренции вместе с Гилья. А в 1902-м поступил в «Бесплатную школу исследований обнаженной натуры».
Посещал флорентийские музеи и церкви, изучал искусство Возрождения. А год спустя, еще страдая от туберкулеза, переехал в Венецию, где записался на обучение в Istituto di Belle Arti. На Венецианских биеннале познакомился с работами Родена, французских импрессионистов и символистов. Там он впервые попробовал курить гашиш и стал проводить время в сомнительных районах города, посещая спиритические сеансы.
Выбор такого богемного образа жизни был не просто подростковым бунтом или шаблонным гедонизмом, он уходил корнями в его увлечение Ницше.
В трущобах Монмартра
В контекстеИстория одного карандаша Сегодня желтый карандаш с позолоченным кончиком – традиционный дизайн. А в 1889 году это был эпатажный маркетинговый ход, ставший триумфом. Ведь «приличные» производители карандаши не красили.
Однако настоящее искусство обитало в столице Франции. Модильяни писал:
«Живопись сильнее моих желаний, она требует, чтобы я жил в Париже. Атмосфера Парижа меня вдохновляет. В Париже я несчастлив, но работать могу только здесь».
В 1906-м он поселился в мировом центре авангардного искусства, работал в бешеном темпе, постоянно делал наброски, делая до сотни рисунков в день. На его творчество оказывали влияние постимпрессионисты Тулуз-Лотрек и Сезанн, здесь работали испанский кубист Пабло Пикассо, румынский абстракционист Константин Бранкузи и мексиканец-монументалист Диего Ривера.
Модильяни ищет свое место в искусстве, не чувствуя себя своим ни в одном из художественных направлений.
В первые годы пребывания Модильяни в Париже на него повлияли Тулуз-Лотрек и Поль Сезанн, но в конце концов он разработал свой собственный уникальный стиль. Неудивительно, что 22-летний Амедео, которого богема звала Моди, переехал в мегаполис на Сене и прожил там 14 лет. Он поселился в бедной коммуне художников на Монмартре, но поначалу пытался сохранить видимость утраченного статуса.
Арендованную мастерскую обставил в плюшевых драпировках и репродукциях Возрождения. Рисовал обнаженные тела и умеренно пил вино. Устроенный в 1910-м «Салон независимых» показал шесть его работ. Поэт Гийом Аполлинер безуспешно старался продать некоторые из них. Благодаря своему простодушию и высокомерию, Моди находился в полной изоляции, которая давала ему свободу, но рухнувшие надежды привели к тому, что у него появилось желание оставить живопись.
Вскоре его поведение и репутация резко изменились. Из щеголеватого художника-академика он превратился в богемного «принца бродяг». Не только убрал из мастерской атрибуты буржуазного наследия, но и уничтожил почти все свои ранние работы, назвав их «детскими безделушками, сделанными, когда я был грязным буржуа».
К тому времени Амедео уже был алкоголиком и наркоманом, тщательно скрывавшим свой туберкулез как опасную заразную болезнь.
Илья Эренбург в 1915-м писал о нем:
Ты сидел на низенькой лестнице,
Модильяни,
Крики твои – буревестника,
уловки обезьяньи…
О, безумец без имени! Ты кричал – «я могу»! я могу!»
И какие-то четкие пинии
вырастали в горящем мозгу.
Великая тварь,
ты вышел, заплакал и лег под фонарь.
С 1909-го Амедео забросил живопись и посвятил себя в основном скульптуре, ориентируясь на архаичное африканское искусство.
Художник давно мечтал заняться ваянием, но не имел технических возможностей, которые стали ему доступны лишь после переезда в новое ателье. Он хотел испробовать свои силы в скульптуре из-за неудачи его картин на выставках. Для своих работ он крал каменные блоки и деревянные шпалы со стройплощадок возводимого метро.
В 1911-м его скульптуры впервые участвовали в выставке «Столпы нежности». А через год Амедео представил в знаменитом «Осеннем салоне» семь изящно стилизованных кариатид.
Пластичность, ровные линии, маленькие поджатые рты, длинные носы, вытянутые тонкие шеи, миндалевидные глаза – черты, объединившие его скульптуры с изображениями древних египтян.
Строгая форма экзотичных изваяний принесла успех, окрыленный удачей Модильяни в 1913-м возвращается на родину для создания новых статуй. В целом скульптурное наследие Амедео составили 25 высеченных из камня голов и две фигуры.
В 2010 г. одна из них была продана в Париже на аукционе за 52,6 млн долл. и вошла в десятку самых дорогих в мире.
Изнурительная пыльная резка камней оказалась пагубной для художника с хроническим кашлем. И в 1914-м он вернулся к живописи после того, как галерист Поль Гийом заключил с ним соглашение о выставке его картин.
«Человек - вот что меня интересует»
В контексте«Я хотела создать эпоху» ...Накануне, 15 июля, Хана вместе с сыном покинула Францию и перешла швейцарскую границу под Греноблем. Литейщик, изготавливавший ее скульптуры, знаменитый Рюдье, получив от высокого полицейского чина информацию о том, что имя Орловой значится в арестных списках, успел ее предупредить.
Занимался Модильяни в основном портретами, ориентируясь на фовизм и кубизм в стиле постимпрессионизма. Тем не менее его творчество не свелось к этим течениям. Он перенес стиль скульптурной работы в живопись: строил образы из простых кривых и придавал им круглое или овальное маскообразное лицо и цилиндрические длинные шеи.
На многих его портретах изображены миндалевидные глаза без зрачков, достигавшие отрешения от всего внешнего. Человеческие лица он называл лучшим созданием природы и, как правило, рисовал их с натуры.
«Человек – вот что меня интересует. Чтобы выполнять работу, у меня перед глазами должен быть живой человек». Прототипами его полотен стали коллеги, приятели, друзья, среди них Нина Хэмнетт и Диего Ривера (1914), Хуан Грис и Пабло Пикассо (1915), меценат Леопольд Зборовский и его жена Ханка (1916–1919), писатель Блез Сандрар (1917), эссеист Франц Элленс (1919) и др.
Модильяни редко рисовал себя. Известны несколько его автопортретов, из них один в образе Пьеро (1915). Другой, созданный в 1919-м, написан в присущей живописцу манере: голова похожа на удлиненное яйцо, шея смахивает на цилиндр, силуэт традиционно удлинен. Художнику удалось передать спокойствие, решительность и эмоциональную наполненность натуры.
Он стремился отразить на портрете внутреннюю суть человека и был безжалостен к своим героям, обнажая их души такими, какими видел.
Стоило ему мельком взглянуть на человека, и он принимался за работу, ни разу больше не взглянув на модель. Более поздние его работы излучают эмоциональную интенсивность, пронизаны меланхолией.
Портреты и фигурные картины Модильяни опираются на традицию и вместе с тем оспаривают ее. Натуралистичные и эмоционально сдержанные, они были названы «видениями человечества» и стали популярнейшими образами начала века. Его мастерство заключалось в способности сохранять существенное сходство с моделями и вместе с тем соответствовать личному представлению художника.
Основная его цель состояла не в том, чтобы возвеличить натурщика для потомков, а в том, чтобы запечатлеть его образ в определенный момент жизни. Художник сказал, что ищет тайну инстинктивного в человеческой расе. Он был воистину гениальным психологом и к тому же провидцем: в череде его портретов предсказана судьба тех, кого он писал.
Женщина - тайна художника
В контекстеПреданная спутница жертвы Отсутствие честности с родителями, рождение незаконнорожденной дочери, обида брата, бесконечная нищета, неотапливаемое жилье, вторая беременность и неизлечимые болезни и привычки Модильяни... Все это неизбежно приводило Жанну к депрессии.
Небольшого роста, Модильяни был необыкновенно красив и своей аристократической манерой впечатлял дам. Среди них – русская поэтесса Анна Ахматова, южноафриканская феминистка Беатрис Гастингс, франко-канадка Симона Тирио и парижанка Жанна Эбютерн. Женщины были непременным атрибутом жизни Амедео, мотивируя его творческие дерзания. В 1910-м он встретил Анну Ахматову, которая приехала в свадебное путешествие с Гумилевым и стала музой мастера. Он привлек ее своим обаянием, а юная поэтесса поразила его красотой и умом. Она вспоминала: «У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами. Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания». После отъезда Анны в Петербург влюбленный Моди забрасывает ее письмами. Она сбегает от мужа в Париж к художнику и проводит с ним три незабываемых месяца. Он дарит ей 16 рисунков, из которых сохранился лишь один. Анне пришлось вернуться в Россию, влюбленные расстались навсегда. «Вероятно, мы оба не понимали одну важную вещь: всё, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его – очень короткой, моей – очень длинной».
Позже Амедео написал портреты поэтессы Беатрис Гастингс, роман с которой длился около двух лет. И, наконец, он создал более десяти образов Жанны Эбютерн (1917–1920) – юной художницы, неофициальной жены, которая родила ему дочь, а после его смерти покончила с собой на шестом месяце беременности.
Сдержанно, но удивительно верно передавал Модильяни душевное состояние женщин, исполненных благородного достоинства и духовной красоты. И каждую наделял индивидуальностью, достигая этого скупыми, но точными средствами: легким наклоном головы модели, изменением положения рук, линии носа, очертания рта – чувственного, ироничного или угрюмого. А в глазах – глубина души, мера равнодушия и накала страстей. И знаменитая лебединая шея – примета женской гордости.
Эти портреты стали точкой отсчета других шедевров – знаменитых обнаженных «ню». Красота женского тела всегда привлекала его. В отличие от других художников, он переносил на холст плавные очертания фигур, не просто фиксируя увиденное, но и наделяя каждую лишь ей присущими эмоциями. Его обнаженная натура – не абстрактный образ, а вполне реальный портрет красивой женщины, наделенной характером и чувствами. У него было невероятное количество натурщиц, одна их них – танцовщица Эльвира, к которой художник испытывал любовную страсть, изобразив ее в легкой непринужденной позе в картине «Сидящая обнаженная». Но его работы в стиле ню расходились плохо, на выставки их не брали. Зная им цену, он в то же время не мог выручить за них больше, чем требовалось на выпивку.
Полотна и наброски, созданные Амедео по заказу Зборовского, были представлены в декабре 1917-го в парижской галерее на первой и единственной персональной выставке художника. Для привлечения внимания публики несколько картин вынесли на витрину, не учтя того, что галерея находилась напротив полицейского участка. Пронизанные чистотой, грацией и насыщенными красками, образы ню несли в себе мощный заряд эротичности. Вместе с тем тонкое чувственное изображение обнаженной натуры было далеким от вульгарности. И тем не менее работы вызвали ханжескую реакцию возмущенной публики. Из 32 рисунков было продано всего два. По требованию полиции выставка была закрыта, а некоторые картины конфискованы. Жан Кокто писал: «Ню Модильяни кажутся всегда индивидуальными и портретными. В этих образах сохраняется конкретно-чувственное начало, но оно „сублимировано“, одухотворено, переведено на язык музыкально-текучих линий и гармоний насыщенных охристых тонов». После смерти художника серию картин оценят по достоинству: одна из них в 2015-м будет продана на аукционе за 170,4 млн долл.
«Я – еврей!»
В контекстеЧто связывало Модильяни с Ахматовой Амедео запросто мог отдать карандашный набросок за чашку кофе, считая это в порядке вещей нормальным жестом. Поэтому ему так и не удалось толком сколотить приличное состояние и узнать о том, насколько ценными и дорогими стали его работы на сегодняшний день.
Модильяни никогда не забывал о своем еврействе. Пройдя бар-мицву, он стал членом общины, знал иврит. Но в дальнейшем не соблюдал иудейских обрядов, поскольку в их доме господствовал светский дух. До переезда в Париж никто не называл его евреем с пренебрежительной интонацией. Когда Амедео прибыл во Францию, было окончательно закрыло «дело Дрейфуса», но враждебность к евреям сохранялась. Как-то в ресторане по соседству со столиком Модильяни группа антисемитов рассуждала о том, что бедная Франция находится в лапах таких, как Дрейфус, и «евреев необходимо выгнать». Амедео вскочил и закричал: «Я – еврей, и вы мне противны!» Юдофобы быстро сменили тему и ушли. Эренбург вспоминал, как Модильяни при нем набросился на игрока в карты, оскорбительно отозвавшегося о еврействе: «Заткни глотку! Я – еврей и могу с тобой поговорить. Понимаешь?» Картежники замолчали, а Моди с горечью обратился к другу: «Обидно, что мажешь кистью, ведь еще триста лет придется бить морду».
Британский скульптор Джекоб Эпштейн в своих мемуарах писал: «Модильяни очень гордился своими корнями и с пылом настаивал на том, что Рембрандт тоже был евреем. Доказательством тому, по мнению Моди, служил „глубочайший гуманизм“ этого художника».
При знакомстве он демонстративно представлялся: «Здравствуйте, я Модильяни, еврей». В круг его тесного общения входило множество лиц еврейского происхождения.
Среди них – художники из Белоруссии Хаим Сутин, Осип Цадкин, Михаил Кикоин и Абрам Маневич, скульпторы Жак Липшиц из Литвы и Ханна Орлова из Украины, портретисты Мойше Кислинг из Польши и Жюль Паскин из Болгарии. Модильяни рисовал их, протежировал и помогал им. Искусствоведы окрестили эту группу «Парижской школой» в ответ на ксенофобию и безудержный антисемитизм во Франции. Он был близок с Марком Шагалом, кубистом Давидом Штеренбергом, скульптором Якобом Эпштейном, дружил с литераторами Ильей Эренбургом, Максом Жакобом и Леоном Индельбаумом.
Одна из самых известных работ Модильяни – «Еврейка», портрет маслом на холсте (1908) – стала зеркалом, в котором художник выразил свое еврейство и состояние душ евреев в тогдашней Франции: благородные строгие черты дамы, которой ни на минуту невозможно расслабиться от предчувствия беды, ее внутреннюю сдержанность и настороженность, гордый и неприступный взгляд. В иудаизме Модильяни интересовала мистика Каббалы, что нашло отражение в его творчестве.
Некоторые рисунки украшены буквами, цифрами и знаками, соотносимыми с эзотерической иудейской традицией. Серия, созданная по заказу Жакоба, декорирована символами, чьи истоки можно обнаружить в оккультизме Каббалы.
На портрете Сутина (1916) пальцы правой руки растопырены, как у коэна при благословлении.
Дочь вспоминает, что его портрет женщины на картоне (1915) похож на одну из фигур древних карт Таро – голова, украшенная короной из знаков с повторением цифры 6, в которой заключен астрологический смысл. По ее мнению, в некоторых работах отца встречаются подвески, ожерелья и серьги в виде эзотерических символов. Это мнение разделяют и другие искусствоведы.
В контекстеРусская ласка Уже полтора года НДИ, не присоединяясь ни к правому лагерю, ни к левому, парализует израильскую политическую жизнь и, имея стабильный электорат, может держать Израиль в заложниках неизвестно как долго.
В 1918-м Модильяни отправился на Лазурный Берег для отдыха и лечения. А 24 января 1920-го он умер от туберкулезного менингита и похоронен на кладбище Пер-Лашез. На могиле – эпитафия: «В сердцах людей оставил след, память о тебе вечно жива».
Работы художника выставлены в лучших музеях мира. Его творчество оказало огромное влияние на многочисленных последователей. О нем написано множество книг, созданы фильмы.
Он по праву считается одним из величайших деятелей искусства XX в. «Его соединение современного искусства и эпох многовековой давности представляет собой выдающийся, совершенно индивидуальный вклад в историю искусства, который актуален и сегодня», – резюмировал искусствовед Рестеллини.
А Эренбург поведал о трагической судьбе Модильяни:
«Ему вовсе не хотелось голодать, и он не искал мученичества. Может быть, больше других был создан для счастья… Он мог бы писать портреты, модные пейзажики, натюрморты, которые нравились бы критикам и заказчикам; у него были бы деньги, хорошая мастерская, признание. Но Модильяни не умел ни лгать, ни приспосабливаться; все встречавшиеся с ним знают, что он был очень прямым и гордым.
Холсты Модильяни о многом расскажут последующим поколениям. А я гляжу, и передо мной друг далекой молодости. Сколько в нем было любви к людям, тревоги за них!.. Его судьба, назидательная, как древняя притча, была тесно связана с судьбами других; и если кто-нибудь захочет понять драму Модильяни, пусть он… подумает о растерянной, оцепеневшей Европе, об извилистых путях века, о судьбе любой модели Модильяни, вокруг которой уже сжималось железное кольцо».
* * *
Давид Шимановский
«ИсраГео»