Мы так и не смогли избавить от него себя и страну – даже за сто лет, прошедших после большевицкого переворота
«Революция, изменившая мир» — долго видел я в этой, набившей оскомину советской фразе только фигуру пропаганды. Теперь, в год столетия этой революции, должен признать: то, что свершилось в России в 1917–18 гг., действительно изменило мир — где больше, где меньше, а у нас в России — всецело, что называется — «до основания». При этом разрушение до основания произошло не вообще в 1917 г., но только и исключительно после захвата власти в Петрограде, а потом и во всей России коммунистами-большевиками. Примерно за год, много — за два, после переворота 25 октября 1917 г. на пространствах, устойчиво контролируемых Лениным и Троцким, исчезла не просто историческая Россия, исчезло человеческое общество как таковое. Ведь, по словам Джона Локка, «главной целью гражданского общества является сохранение собственности» [Два трактата о правлении. II.85], а от частной собственности в России не осталось и следа. Всей собственностью распоряжалось большевицкое политбюро и «красный диктатор» Ленин лично. Сопротивляющихся этому новому порядку вещей безжалостно уничтожали.
После ликвидации последних очагов организованного сопротивления большевицкой власти, к концу октября 1922 года новый строй жизни утвердился на огромных пространствах — от Балтийского и Черного морей до Тихого океана и монгольских пустынь. Утвердился на сотню лет, до сего дня и, кажется, не собирается уходить в обозримом будущем. Конечно, за этот век «новый строй» менял свое обличье и в целом постепенно мягчал, слабел — через трещины тяжких бетонных плит пробивалась зелень жизни — тут трава, а там и чахлые деревца. Но бетон, в который заковал наше общество октябрь 1917-го, никогда не растает, как лед под дождем. И расколовшись на куски, и раскрошившись от времени в песок, он будет уродовать жизнь.
«Диктатор» Керенский и «товарищи»
Отречение царя от престола в марте, отступление на фронте, развал армии с лета, все более левый состав Временного правительства, неудавшийся июльский путч большевиков, и неудавшееся же августовское выступление генерала Лавра Корнилова, и даже начавшийся черный передел в деревне — пугали обывателя, кому-то уже стоили имущества и жизни, но не меняли социальной основы — дофевральские российские законы и уложения признавались, права на собственность, гражданские и политические права власть старалась защищать, хотя получалось у нее это все хуже и хуже — анархия (любимое слово тогдашнего политического языка) углублялась.
Зреет недовольство слабым правительством. Политические настроения в стране поляризуются. После ареста генерала Корнилова в образованной части общества революционные настроения постепенно сменяются реставраторскими. Те, кто щеголяли в марте с красными бантами и гвоздиками, теперь начинают жалеть о гибели старого режима, который при всех его недостатках был патриотическим, стабильным и предсказуемым. В Тобольске в сентябре 1917 г. Николай II также не раз высказывал сожаление, что отрекся от престола. Он видел, что его отречение не принесло России ни успокоения, ни победы.
Среди рабочих и солдат быстро растет влияние большевиков. Их поддерживают солдаты Петроградского гарнизона и кронштадтские моряки, а также немалое число рабочих и дезертиры. В начале сентября на перевыборах Петроградского и Московского советов большевики получили убедительное большинство. Председателем Петросовета стал Троцкий, Моссовета — большевик В. П. Ногин.
Безумно боясь реставрации монархии, напуганный выступлением Корнилова, Керенский, не дожидаясь решения Учредительного собрания, нарушая закон, 1 сентября объявил Россию республикой, а себя провозгласил диктатором. История Наполеона повторилась, как и мечтал о себе адвокат Керенский, но на этот раз в виде фарса. Через несколько дней русская армия сдала немцам Ригу и Моозундский архипелаг (ныне — острова Хиума и Саарема в составе Эстонии). Враг теперь стоял у ворот Петрограда. 12 сентября большевики сформировали Военно-революционный комитет (ВРК), для создания рабочего ополчения: официально — чтобы защитить столицу, а в действительности — чтобы захватить ее. Во главе ВРК вначале встал левый эсер П. Е. Лазимир, а затем большевик Н. И. Подвойский. Фактически же руководящую роль в ВРК играл Троцкий.
Даже «товарищи» по советам рабочих и солдатских депутатов — меньшевики и эсеры — не понимали, куда клонят Ленин и Троцкий. Для них путь революционной России был ясен — выборы в Учредительное собрание, формирование этого собрания в соответствии со свободно выраженной волей народа, принятие конституции России, завершение войны вместе с союзниками по Антанте и демократическое строительство социалистической России — социалистической демократии, но отнюдь не коммунистической диктатуры. Председатель Совдепа Ираклий Георгиевич Церетели признавался через много лет, что он и его товарищи меньшевики тогда «не отдавали себе отчета ни в подлинном характере, ни в истинном значении большевицкой опасности… Революционная демократия поколебалась защитить демократический строй от опасности слева с той же решительностью, которую она проявляла в борьбе с опасностью справа» — [Воспоминания о февральской революции. Кн. 2., Париж, 1963. — С. 417].
«Диктатор» Александр Федорович Керенский, сам эсер с февраля 1917-го, возможности большевиков оценивал невысоко. В середине октября на заседании правительства он говорил: «Я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление большевиков состоялось — у меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно». Предложенную за неделю до переворота генералом Алексеевым помощь — выставить 15 тысяч офицеров в Петрограде на защиту правительства и призвать надежные полки с фронта — Керенский проигнорировал. Ему мерещился новый «Корниловский мятеж».
Надо признать, что в некоторой степени Керенский был прав. На выборах в Учредительное собрание, проводившихся уже после захвата власти, большевики получили существенно меньше голосов, чем эсеры: в среднем по стране большевики — 23,7 %, эсеры — 38 %, а с близкими к ним украинскими и мусульманскими социалистами до 59 %. Демократическим путем большевики к власти прийти не могли, народ России их в достаточной степени не поддерживал. Керенский был уверен в своей популярности в армии и в популярности эсеровских идей. Крестьяне хотели в своем большинстве уравнительного общинного землевладения. Их ли будет земля или государственная, но им отданная в вечное передельное пользование, мужики-солдаты плохо в этом разбирались. Они мечтали о прирезках, о сведении счетов в отношении собственности с помещиками и горожанами-купцами. Эсеры им все это обещали.
Армия в своем большинстве не поддерживала большевиков. Ленин рассчитывал, что он сможет вывести на улицы Петрограда 50 тысяч красногвардейцев, но рабочие отряды 25 октября дал только Балтийский (255 чел.) и Путиловский (80 чел.) заводы, да Павловский и Кексгольмский полки выслали заставы. Остальные войска гарнизона объявили «нейтралитет». Дело решили матросы-анархисты Кронштадта — более десяти тысяч из них поездом приехали в Петроград накануне переворота. Но здесь, очевидно, работали не идеи, а немецкие деньги.
Второй силой большевиков стала 106–я пехотная дивизия под командованием полковника Михаила Степановича Свечникова (1882–1938) — донского казака, кадрового офицера Императорской армии, Георгиевского кавалера за Великую войну, окончившего Николаевскую академию генерального штаба. Свечников вступил в большевицкую партию в мае 1917 года. 30 августа 1938 г. он получит пулю в затылок по личному приказу Молотова и Сталина.
23 октября 106-я дивизия из Финляндии прибыла в Петроград. Именно ее части сыграли решающую роль в захвате мостов, почты, телеграфа и других стратегически важных объектов в городе. По некоторым данным, полковник Свечников сам повел в атаку на Зимний со стороны Невы своих гренадеров — до полутысячи человек. Это были регулярные части, отнюдь не красногвардейцы.
«Честные парни-большевики»
В сентябре-октябре пропагандистская машина большевиков работает на предельных оборотах: еженедельный тираж большевицких газет составляет в начале осени почти 1,5 млн экземпляров. Финансируемую немцами антивоенную пропаганду большевики направили на решающие участки: две столицы и армию. Большевицкие ораторы говорили все что угодно, чтобы привлечь дезертиров, тыловиков, солдат из крестьян и рабочих на свою сторону. Земля — вся ваша будет, делите ее между собой как хотите, помещиков и купцов гоните в шею. Заводы ваши будут. Тех управляющих и владельцев, которые не будут платить вам справедливо, гоните в шею, вводите рабочий контроль. Войны больше не будет — солдаты всех армий прогонят генералов и правителей и побратаются. Нам войны не надо. Только большевики дадут землю крестьянам, свободный труд рабочим и мир народам. Те, кто против этого, кто говорит, что «все сложнее» (а так говорили все — от эсеров и меньшевиков до правых партий), просто врут вам. Они или буржуи и крепостники (память крепостного права еще сильна была в деревне), или «социал-предатели» (эсеры, меньшевики), которые готовы служить буржуям. Для большей верности Ленин решил пропагандировать эсеровскую земельную программу, выдавая ее за большевицкую и всюду обещать, что только большевики смогут обеспечить честные выборы и созыв Учредительного собрания.
Простой, темный народ верил «честным парням-большевикам». А им это было важно не столько для захвата, сколько для удержания власти в первые недели, пока не заработает репрессивная машина новой власти.
Важно было вскружить головы простых людей и спаять их преступлением (захват собственности, убийство владельцев, дезертирство, убийство офицеров) и ненавистью к помещикам, буржуям, генералам — тем, кто стоят на пути приобретения чаемых благ — земли, мира, вольного труда.
Важно, чтобы при захвате власти народ и армия оставались хотя бы нейтральными. Дело сделают специальные отряды. На это большевицкие организаторы не жалели ни фальшивых ассигнаций, ни настоящего золота.
И, конечно, Ленину очень повезло с «диктатором» Керенским — самовлюбленный и до крайности амбициозный адвокат был рад обманываться в отношении планов ВРК и собственных возможностей противостояния большевицкому заговору. Да, по правде сказать, даже не все большевицкие вожди разделяли планы Ленина и Троцкого по насильственному захвату власти. Л. Каменев и Г. Зиновьев были против, даже железный Подвойский колебался, не желая кровопролития. В нормальное, человеческое (даже левацкое) сознание не вмещался насильственный переворот в то время, когда Россией управляют братья-социалисты. Уже после захвата власти, 4 ноября (ст. с.), «мягкотелые» большевики требовали от Ленина «разумного соглашения всей демократии» путем создания «однородного социалистического правительства» — от народных социалистов до большевиков включительно. Большевицкий ЦК раскололся. Ленин с большим трудом взял верх над «соглашателями». Троцкий безоговорочно поддержал его. Зиновьев, Каменев, Милютин и Ногин ушли из ЦК, а 10 человек — из Совнаркома. Они были за «образование социалистического правительства из всех советских партий».
«Вне этого, — объявляли покинувшие ЦК и Совнарком, — есть только один путь сохранения чисто большевицкого правительства — средство политического террора. На этот путь мы не можем и не хотим вступить».
Но это будет чуть позже, а в октябре Ленин грозил ослушникам то своим уходом из ЦК и пропагандой в «низах партии», то расстрелом колеблющегося ВРК сознательными матросами. И с ним вместе были Троцкий и Свердлов. Видимо эти знали все, и цель представляли себе ясно. Ту самую цель, которую не мог себе помыслить ни Керенский, ни Чернов, ни Ногин, ни Зиновьев — абсолютную диктатуру кучки заговорщиков над всей страной. Абсолютную диктатуру навсегда. В стране, жившей пусть и расстроенной, но естественной жизнью, эта цель представлялась бредом безумцев. Ни Ленин, ни Троцкий на безумцев не походили. Холодные, рациональные, очень умные и волевые — они вызывали страх и почтение среди единомышленников. Старорежимные церковники видели в них сатану, но социалисты в Бога не верили и в сатану — тоже.
Золото «революции»
Переворот, происшедший в ночь с 25 на 26 октября (старого стиля) в Петрограде, никем не был тогда же осознан как национальная и мировая катастрофа. Город жил нормальной жизнью, работали предприятия, ходили трамваи, и даже курс акций не упал, досужая публика развлекалась. В огромном переполненном зале на 1800 мест нового Народного Дома на Кронверкском проспекте шла опера Верди «Дон Карлос». В роли старого короля Филиппа, как всегда неподражаем, был Федор Шаляпин. Кровавый ад, творившийся в ту ночь в Зимнем дворце, был настолько мало кем замечен, что большевики могли врать потом долгие годы, что с их стороны погибло при штурме 4–6 человек да 2–3 юнкера были легко ранены.
Захватив власть, Ленин и Троцкий тут же начали преобразования, направленные на необратимость свершившегося. Ленин лгал, когда говорил: «При переходе политической власти к пролетариату остальное… подсказано будет самой практикой». Лгал, во-первых, потому, что свою власть именовал властью мифического пролетариата, и, во-вторых, потому, что план удержания власти продумал до деталей. Да, этот план мог бы провалиться, а некоторые его элементы оказались неосуществимыми (захват власти коммунистами в самых развитых странах мира, например). Как и любые люди, тем более умные, Ленин и Троцкий были готовы к неудаче. Но действия их меньше всего были похожи на импровизацию.
27 октября германский государственный секретарь требует от германского казначейства 15 млн золотых марок (7050 тысяч золотых царских рублей) на политическую работу в России. Ленина за труды надо было отблагодарить и хорошо поддержать его первые государственные начинания. В Великобритании во время войны германцы опирались на ирландца сэра Роджера Кейзмента, во Франции — на Жозефа Кайо, в России — на Ленина. Кейзмент был расстрелян англичанами как изменник, Кайо заключен во французскую тюрьму, и только Ленин оправдал израсходованные на него германским казначейством деньги — 5,5 тонн золота.
Впрочем, считать Ленина немецким агентом наивно и глупо. Для Германской империи он был агентом, а для самого Ленина немецкое золото было только необходимым средством для захвата власти — сначала в России, а потом — и в самой Германии, когда немецкие коммунисты с помощью русских товарищей взбунтуют против кайзера уставший от войны Рейхсвер. Ленин и Троцкий были фанатиками идеи мировой революции, то есть, говоря нормальным языком, своего господства над всем миром. Но тут, как говорится, бог упас.
Первым делом большевики отдали крестьянам землю. И следом, 10 ноября, сократили армию. Мужики, прихватив винтовки, бросились домой в деревню делить общинную и помещичью землю. Армия окончательно развалилась, фронт исчез, последний верховный главнокомандующий — генерал Николай Духонин — был зверски убит 20 ноября русскими солдатами. Повсюду солдаты и матросы сводили счеты с офицерами и генералами. За хаотичными самосудами чувствовалась направляющая рука — в каждом батальоне, роте, на каждом корабле у большевиков были свои люди. Залив себя кровью своих офицеров, армия разбежалась. Теперь «человек в шинели» нескоро опомнится. О русской армии можно было забыть.
Новый порядок
Молодое поколение русского простого народа уже было грамотным, пусть и очень слабо. Противники большевиков могли им растолковать, что Ленин и компания их обманывают. Поэтому на следующий день после захвата власти Совнарком (так был переименован Совет министров) издает декрет «О печати». В декрете говорилось, что пресса в руках врага «не менее опасна, чем бомбы и пулеметы». Декрет обещал: «Как только новый порядок упрочится, всякие административные воздействия на печать будут прекращены». Это была ложь, и Ленин прекрасно знал, что лжет. Первыми были закрыты кадетская «Речь», социалистический «День», респектабельные «Биржевые ведомости», а потом и «Единство» Плеханова, и «Новая жизнь» Горького. Чтобы издавать свою газету после закрытия, меньшевики переименовали ее из «Дня» в «Ночь». Переименование было знаменательным, но и «Ночь» вскоре была закрыта. Декрет вызвал протест во ВЦИКе. Возражая по поводу принятия этого декрета, левый эсер Прош Прошьян говорил, что ограничение свободы печати — «яркое выражение системы политического террора и разжигания гражданской войны». Он оказался пророком. По декрету «О печати» к началу 1918 г. было закрыто 122 газеты, к августу — еще 340, и некоммунистическая пресса перестала существовать.
4 ноября (17 н. с.) ВЦИК Советов поднял вопрос, может ли Совнарком, ответственный перед Советами, издавать декреты без одобрения центрального органа советов. Мнения разделились поровну. Тогда Ленин и Троцкий, не будучи членами ВЦИКа, сели в ряды голосующих и большинством в 2 голоса добились решения в свою пользу. Так, через 9 дней после взятия власти Советы превратились в декоративный орган, только утверждающий решения большевицких вождей. 14 июня 1918 г. ВЦИК исключил всех меньшевиков и эсеров из Советов. Советская власть осталась только в названии.
«Да, мы грабим награбленное»
Государственное казначейство, финансируя армию и социальные нужды, отказалось выдавать деньги Совнаркому. 12 ноября красногвардейцы под угрозой расстрела принудили служащих Московской конторы Государственного банка открыть хранилища. Было захвачено 670 млн рублей в золоте. Совнарком 17 (30) ноября издал декрет о порядке выплат из Госбанка и, прикрываясь этим декретом, большевики начали захват государственных средств по всей России.
14 (27 н. с.) декабря все банки стали государственными. 17 декабря 1917 г. новым декретом большевики объявили о национализации всех банковских вкладов и хранимых в банковских сейфах драгоценностей и ценных бумаг частных лиц. Сейфы взламывались, драгоценности изымались, деньги по вкладам перестали выдаваться. То, что накопили люди в течение многих поколений, было объявлено «общенародной собственностью», то есть собственностью руководства партии большевиков. Деньги, вложенные в банки, пропали. Прекратились выплаты дивидендов по акциям и сделки с ценными бумагами, которые также подлежали конфискации. Почти все люди в России — и крестьяне, и чиновники, и рабочие — держали деньги не в кубышках, а в банках и банковских сберегательных кассах. Декретом 17 декабря обворованными оказались все. Хотя формально конфискация не коснулась сберегательных касс, но обвальная инфляция за один 1918 г. «сожрала» вклады, и к 1919 г. от сбережений в кассах также ничего не осталось. К 1917 г. крестьяне владели вкладами в банки и сберегательные кассы на сумму примерно в 5 млрд рублей или в золотом эквиваленте — 3900 тоннами золота. Конфискация вкладов и запредельная инфляция 1918–1922 гг. лишили их всех трудовых сбережений.
1 января 1918 г. вышел декрет Совнаркома об аннулировании государственных займов: новая власть объявила, что не будет платить по долгам прежних правительств России, разорвав тем самым преемство финансовой ответственности.
Тогда же Ленин внес проект о всеобщей национализации производства. «Да, мы грабим награбленное», — провозгласил он, добавив, что в этом и заключается суть большевизма.
В декабре 1917 г. были запрещены сделки с недвижимостью. В апреле 1918 г. была запрещена купля-продажа предприятий, в мае отменены права наследования, 28 июня объявлена национализация всей крупной промышленности. В августе 1918 г. городская недвижимость (то есть дома, квартиры и земля под ними) была объявлена большевиками государственной собственностью. Владельцы домов и квартир превратились в арендаторов у государства. По воле власти аренда легко расторгалась и недвижимость частично или полностью отбиралась.
Оказавшись без собственности, граждане России потеряли какую-либо независимость от власти, завладевшей всей их собственностью. Из свободных людей они тут же стали рабами, служащими за подачку, за кров и за харч. Собственность, движимая и недвижимая, отобранная большевиками, не возвращена законным владельцам и их наследникам до сего дня.
Служба или смерть
22 июня 1918 г. был издан декрет, по которому «виновники в сбыте или в хранении для сбыта в виде промысла продуктов питания, монополизированных республикой, лишаются свободы на срок не менее 10 лет с принудительной работой и конфискацией всего имущества». 21 ноября 1918 г. вся внутренняя торговля была объявлена государственной монополией, частные торговцы превратились в спекулянтов. Рыночные отношения частных лиц замещались административным распределением продуктов и товаров из единого государственного центра по карточкам. В России всю Мировую войну продукты (за исключением сахара, использовавшегося в самогоноварении) не нормировались — и голода не было. Бунт в феврале был вызван случайным сбоем в поставках продовольствия в Петроград, так как на складах муки было достаточно. С ноября 1918 г. все продукты были только по карточкам.
Распределение продуктов было крайне неравномерным. Рабочим военных заводов выдавали в месяц 24 фунта муки, 1–4 фунта крупы, 1–2 фунта сахара, 3–6 фунтов мяса. Граждане из бывших эксплуататорских классов получали от 50 до 250 граммов хлеба в день и более ничего. Множество людей голодало и умирало от истощения, особенно зимой и весной 1919 г. Но по специальным карточкам большевицкие руководители и нужные им люди получали все что угодно. Так, за ноябрь 1920 г. (вспомним голодный и холодный кошмар, в котором жила в эти месяцы практически вся Россия) семье Ленина из трех человек с прислугой было отпущено 24,5 кг мяса, 60 яиц, 7,2 кг сыра, 1,5 кг сливочного масла, 2 кг зернистой черной икры, 4 кг свежих огурцов, более 30 кг муки и круп, 5 кг сахара, 1,2 кг монпансье, 1 кг сала и 100 папирос (РГАСПИ. Ф17. Оп. 84, Д. 111. Л. 8об-9).
Если в 1918–19 гг. человеку удавалось из «Совдепии» перебраться в некоммунистическую часть России — будь то Украина, Сибирь, Финляндия или даже Архангельская губерния, он сразу же попадал в мир изобилия пищи и бытовой устроенности — от истощения здесь никто не умирал, коммунальные службы работали, хотя жизнь, разумеется, была нелегкой. И это свидетельствует, что голод и холод в большевицкой части России был не стихийным бедствием и даже не результатом экономических ошибок (ошибки можно было легко исправить, закупая, скажем, продовольствие у крестьян на награбленное в банках золото), но целенаправленной политикой.
Тот, кто не имеет пищи, не имеет сил сопротивляться. Он или умирает, или идет служить тому, кто будет давать ему кусок хлеба. В этом и был весь нехитрый расчет большевиков — смирить голодом народ, только что напившийся допьяна революционной вольностью, и, смирив, а также оболванив его направленной и жестко контролируемой пропагандой, утвердить навсегда свою власть над ним. К голоду как к действенному политическому оружию большевики будут прибегать всегда, когда их власть над обществом становится ненадежной.
«Право революции»
Правительствующий Сенат, последнее государственное учреждение старой России, о котором, кажется, на время забыли большевики, 22 ноября (5 декабря н. с.) 1917 г. на общем собрании вынес решение о незаконности создания Совнаркома и, соответственно, о неправомочности всех его декретов, равно как и декретов, принятых ВЦИК Советов.
Решение Сената рабочие сенатской типографии отказались набирать для печати, а Совнарком, спохватившись, издал в тот же день декрет № 56 «О суде», отменивший в России право. Право и суд заменила революционная целесообразность. Все судебные учреждения, в том числе и Сенат, распускались. Их заменили устанавливаемые Советами «народные суды» и «революционные трибуналы». Они могли следовать «законам свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и правосознанию». В ноябре 1918 г. любое применение старых законов было запрещено.
Все законодательство российского государства, складывавшееся многие столетия, было отменено одним росчерком большевицкого пера. Оно было заменено полным беззаконием или, как любили говорить сами большевики, «правом революции».
До настоящего дня этот декрет остается в силе, и действие русского законодательства не восстановлено. В России продолжают действовать советские «законы» в той мере, в какой их еще не заместили новые законы Российской Федерации, считающей себя «продолжательницей СССР».
27 декабря 1917 г. Совнарком декретом запретил созывать Всероссийский земский съезд, намеченный на 18 января 1918 г. Этим же декретом был учрежден специальный комитет, который должен был ликвидировать всю земскую деятельность в России. В январе 1918 г. земства всех уровней были распущены большевиками: «Было бы вопиющим противоречием и непоследовательностью, если бы пролетариат, стремясь к своему господству, остановился в смущении, как перед святыней, перед существующими органами местного самоуправления», — говорил, вынося приговор земству, один из делегатов III съезда Советов в январе 1918 г. Вместо самоуправления было введена жесткая властная вертикаль — от ленинского Совнаркома до последней деревни.
29 ноября была объявлена вне закона Конституционно-демократическая партия — Партия народной свободы. Все ее руководители подлежали немедленному аресту, и все, кого удалось схватить большевикам, были арестованы даже за день до издания декрета, утром 28-го, и брошены в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Им было вменено в вину, что кадеты «отказались признать власть народных комиссаров». 6 января 1918 г. два видных кадетских деятеля, члены ЦК КДП и министры Временного правительства Федор Федорович Кокошкин и Андрей Иванович Шингарев были зверски убиты матросами-анархистами в Мариинской больнице, куда их накануне под караулом перевели из крепости из-за сильного ухудшения здоровья. Убийцы, конечно же, исполнявшие волю новой власти, не понесли никакого наказания.
«Караул устал»
После множества заявлений о том, что только их партия обеспечит выборы в Учредительное собрание, большевики не могли выборы отменить. Выборы в Учредительное собрание состоялись в различных избирательных округах 12–14-го и в последующие дни ноября, а также в декабре 1917 г. и даже в начале января 1918 г. В написанном Лениным и принятом II съездом Советов «Постановлении об образовании рабочего и крестьянского правительства» сказано: «Образовать для управления страной, впредь до созыва Учредительного собрания, временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом Народных Комиссаров». Такой же временный статус, до соответствующих решений Учредительного собрания, получили декреты о мире и земле. В соответствии с демократической процедурой партия Ленина была обязана передать власть социалистам-революционерам, которые победили на выборах. Альтернативой демократическому формированию правительства было удержание власти силой при полном пренебрежении демократическим принципом и с применением массовых репрессий. Большевики выбрали второй путь. Большевицкий главнокомандующий прапорщик Крыленко в обращении к солдатам «революционной армии и флота» объявлял об Учредительном собрании, итоги выборов в которое совсем не обнадежили большевиков, что это «то Учредительное собрание, через которое лжедрузья народа, предатели и изменники народных интересов, предавшиеся американским капиталистам, и бывшие революционеры стремятся задушить власть рабочих и крестьян».
Однако просто запретить созыв Учредительного собрания Ленин с Троцким не решились. 5 (18 н. с.) января 1918 г. на Учредительное собрание в Таврический дворец прибыло 463 депутата из более чем 700. Его председателем стал эсер В. М. Чернов, поддержанный 244 депутатами, за левоэсеровского лидера М. А. Спиридонову проголосовали 153 большевика и левых эсера. Чернов призывал к спокойной и последовательной работе. Он, оглядываясь на опыт большевиков, предупреждал, что социализм «не есть скороспелое приближение к равенству в нищете, не есть азартные и рискованные опыты на почве общего упадка, лишь ускоряющие разложение и разруху…» Дело шло к рассмотрению вопроса о власти, о создании легитимного правительства. Эсеры намеревались сформировать правительство во главе с В. М. Черновым, в которое приглашали представителей всех социалистических партий. Всероссийское учредительное собрание и законное правительство приступили бы к построению демократического политического порядка в России.
Ленин этого страшно боялся. И потому в ночь на 6 января 1918 г. после 12-часового заседания Всероссийское учредительное собрание по указу лидеров большевиков при поддержке левых эсеров было закрыто вооруженными матросами, заявившими, что «караул устал». Демонстрации в защиту собрания в Петрограде, Москве, Калуге были разогнаны, десятки человек убиты. С парламентаризмом в России было покончено.
Вслед за разгоном Учредительного собрания Российская социал-демократическая партия (большевиков) на VII съезде в марте 1918 г. сменила название, став Российской коммунистической партией (большевиков), или РКП(б). Знаменательно, что определение «социал-демократическая» было заменено на «коммунистическая». Череда двух большевицких переворотов 25–26 октября 1917 г. и 5–6 января 1918 г. покончила с демократией в России. Теперь в стране утвердилась открытая диктатура небольшой группы людей, опирающихся на голое насилие. Сутью этой власти было присвоение себе всех прав на жизнь, свободу и собственность всех тех, на кого эта власть сможет распространиться. Это была не власть общества (communio), но тотальная власть над обществом. Да и политической партией созданная структура не может быть названа. Люди, захватившие власть, желали владеть не частью (part — часть), а всем, и притом вне всяких законов и политических правил. Это была властная пирамида, продуманно организованная деспотия.
В конце XVII века Дж. Локк писал: «Целью закона является не уничтожение и не ограничение, а сохранение и расширение свободы… Ведь свобода состоит в том, чтобы не испытывать ограничения и насилия со стороны других, а это не может быть осуществлено там, где нет закона. Свобода не является «свободой для каждого человека делать то, что он пожелает» (ибо кто мог бы быть свободным, если бы любой другой человек по своей прихоти мог тиранить его?); она представляет собой свободу человека располагать и распоряжаться как ему угодно своей личностью, своими действиями, владениями и всей своей собственностью в рамках тех законов, которым он подчиняется, и, таким образом, не подчиняться деспотической воле другого, а свободно следовать своей воле». [II,57]. Новая власть, отобравшая у всех людей в пользу нескольких правителей всю собственность, всю свободу и само право на жизнь, ни законной, ни политической, ни государственной считаться не может — это власть бандитов, зиждущаяся на демонстративном грубом насилии.
Это тут же поняли образованные оппоненты большевиков. Меньшевицкий «День», ставший в то время «Ночью», 2 декабря 1917 г. назвал Совнарком «бандой, которая властвует над Петроградом и частью России». Позднее, в 1918 г., в обращении к странам Антанты объяснялось: «Советское правительство не только не имеет права представлять Россию… но само существование этой банды убийц и разбойников… не должно быть терпимо». Обращение подписали члены Государственной думы, видные деятели КДП — Николай Иванович Астров, Мордехай Моисеевич Винавер, Павел Николаевич Милюков, Василий Александрович Степанов и националист Василий Витальевич Шульгин.
«Энергия» террора
2 декабря 1917 г. Троцкий объяснял ВЦИКу: «В том, что пролетариат добивает падающий класс, нет ничего безнравственного. Это его право. Вы возмущаетесь… тем мягким террором, который мы направляем против своих классовых противников, но знайте, что не далее как через месяц этот террор примет более грозные формы, по образцу террора великих революционеров Франции. Не крепость, а гильотина будет для наших врагов». Троцкий знал, что говорил — 7 (20 н. с.) декабря 1917 г. Совнарком учредил Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (ВЧК) под началом Дзержинского. Она заменила большевикам ВРК в роли главного органа насилия.
На III съезде Советов в январе 1918 г. Ленин заявил, что «ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе, как насилием». 31 января 1918 г. Совнарком предписал увеличить число тюремных мест и «обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем их изоляции в концентрационных лагерях». Для устрашения противников советской власти была применена система заложничества. 21 февраля 1918 г. ВЧК получила право внесудебной расправы над противниками большевиков.
Чекисты официально ввели в практику допросов пытки, и их начальство само требовало дополнять ими допрос, «пока арестованный все не расскажет».
24 марта 1918 г. ВЧК постановил создавать местные ЧК — губернские и уездные. Множество монастырей было превращено в места заключения. Всероссийская ЧК в 1918 г. заняла в Москве дома страховых обществ «Якорь» и «Россия» на Лубянке. Ее продолжатель — ФСБ — занимает то же самое, только очень разросшееся, здание и сегодня.
26 июня 1918 года Ленин пишет Зиновьеву: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает». Только по газетным сообщениям, в июле 1918 г. было совершено 1115 расстрелов. После покушений 30 августа на Ленина и Урицкого 4 и 5 сентября 1918 г. Совнарком объявляет два декрета о красном терроре. Убийство заложников «из буржуазии и офицерства» объявлялось законной мерой пресечения «малейших попыток сопротивления» советской власти. По всей России сотни тысяч людей были убиты самым ужасным образом как заложники, то есть по определению без суда и следствия. В ноябре Ленин заявляет: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, нет. Этим и занимаются чрезвычайные комиссии, и в этом их заслуга перед пролетариатом».
12 мая 1919 г. Совнарком издал декрет, в подробностях разъясняющий систему организации концентрационных лагерей и вводящий принцип их полной самоокупаемости — труд заключенных должен был содержать их самих, охрану и администрацию лагеря, а также давать доход государству. В конце 1920 г. в советской России было 84 концентрационных лагеря с приблизительно 50 тысячами заключенных, к октябрю 1923 г. число лагерей возросло до 315, а число заключенных в них до 70 тысяч. За побег одного заключенного расстреливалась десятка.
По мысли новых правителей, террор должен был парализовать волю к сопротивлению у противников их власти. Люди образованные, мыслящие, особенно молодые, способные к активной и сознательной борьбе, уничтожались в первую очередь, если не шли на активное сотрудничество с большевицким режимом. Тщательно выявляли большевики и истребляли тех людей, которые пользовались в обществе авторитетом и могли объединять вокруг себя недовольных режимом — популярных священнослужителей, земских деятелей, сельских старост, рабочих активистов. Красный террор был не суммой хаотических жестокостей, но продуманной до деталей и тщательно осуществленной системой удержания политической власти. Общее число жертв красного террора 1918–1922 гг. сегодня оценивается не менее чем в два миллиона жизней.
Дзержинский и Ленин гордо заявляли, что террор и его главное орудие ВЧК спасли революцию. И это была правда, если под революцией понимать тот страшный режим, который они навязали всем народам России, а потом распространили чуть ли не на треть земного шара. Именно в 1918–1919 гг. коммунисты создали карательную систему, которая, существуя под разными аббревиатурами — ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ, долгие десятилетия будет защищать всевластие кучки тиранов с помощью бесчисленных убийств и запугивания наших граждан.
К 1921 г. в аппарате ЧК служит уже более 230 тысяч человек. При этом только 1 % из них имел высшее образование. В мае 1919 г. создаются Войска внутренней охраны республики (ВОХР), тоже подчиненные ЧК. Их состав, около 120 тысяч, через год удваивается. Одной из задач ВОХР становится охрана концентрационных лагерей.
«Красный террор, — писал Ричард Пайпс, — был с первых шагов существенным элементом большевицкого режима. Порой он усиливался, порой ослабевал, но никогда не прекращался полностью. Как черная грозовая туча, он постоянно висел над советской Россией… Для большевиков террор был не орудием обороны, а методом управления». [Русская революция. Т. 2. — С. 594-95].
* * *
«Пролетариат», «диктатура пролетариата», «рабочий класс», «демократия», «трудящиеся», «свобода», «республика» — эти слова употреблялись большевиками постоянно, но сущности, которые подразумевались ими, вовсе не соответствовали значению слов. Сутью была всецелая власть или узкой группы лиц, или одного лица над жизнью, собственностью и свободой множества граждан огромной и когда-то богатой страны. Ни Ленин, ни Троцкий, ни Сталин никогда не стремились сделать жизнь других людей лучше, свободней, безопасней, богаче. Напротив, их единственной целью было обеспечить безопасность, свободу, власть и богатство самим себе. Это была всецелая жизнь для себя ценой других, а не жизнь для других ценой себя. И этот принцип через идущий сверху пример внедрялся в сознание и жизненную практику народа России.
Но поскольку прямое исповеданье этого принципа делает невозможным создание каких либо связей — от семейных до армейских, он в пропаганде подменялся противоположным принципом бескорыстного, жертвенного служения. Мало кто в него верил, но все его исповедовали, и отсюда привычка к лицемерию и лжи. Ложь становится главным нервом жизни с первых дней большевицкой власти. На лжи строится вся большевицкая пропаганда. «Основа, устой, почва, а также главное, беспрерывно действующее оружие большевицкого правления — ложь», — записывает Зинаида Гиппиус в «Петербургский дневник» в ноябре 1919 г.
С традиционной человеческой моралью и религией большевикам надо было покончить. Те, кто им следуют, никогда новым вождям не покорятся, сохранят трезвое отношение к их власти. «Законы, мораль, религия — все это для пролетария не более как буржуазные предрассудки… Коммунистическая революция самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого», — объявляли еще Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте» в 1848 г.
Ленин утверждал в отношении морали тот же принцип: «Всякую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем… Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы…» (речь на III Всероссийском съезде комсомола, октябрь 1920). Если эти речи перевести на нормальный язык, то звучат они предельно просто: «Наша нравственность выводится из интересов нашей власти».
15 марта 1921 г. Х съезд РКП(б) постановил отменить продразверстку. Совнарком обнародовал это решение 23 марта. Коммунисты возвращались к общечеловеческой экономике — рынку, твердому денежному обращению. Отзываясь на это, Уинстон Черчилль 8 июня 1921 г. на официальном обеде в Торговой палате Манчестера сказал: «Некоторые люди считают Ленина умным и очень образованным человеком, но, пожалуй, стоит отметить, что он заплатил за полученное образование самую высокую цену, какую только можно себе представить. Во всей мировой истории вряд ли найдется хоть кто-нибудь, равный ему в этом отношении. Постижение месье Лениным азов политэкономии стоило жизни почти 8 миллионам его соотечественников. Жизнь еще многих и многих миллионов из них стала сущим кошмаром. При этом Ленин оказался бездарным учеником... Надо сказать, что в результате Ленин не усвоил ни одного из преподанных ему уроков, и учеба по-прежнему дается ему с большим трудом. Он до сих пор не запомнил даже десять заповедей, в том числе «Не укради» и «Не убий». …И прежде чем он поймет эти прописные истины, наверняка погибнут многие тысячи невинных людей… Россия уже не в состоянии спасти себя, но ее пример может предостеречь многие другие нации. Преподанный Россией урок навсегда останется на скрижалях истории».
Черчилль и тут оказался пророком. Большевики считали НЭП временным отступлением. Ленин любил сравнивать его с Брестским миром — «похабной сделкой» для спасения собственной власти над Россией. «Десять заповедей» так никогда и не были приняты новой властью, а от обременительных ограничений НЭПа преемник Ленина Сталин начал освобождать себя уже с 1927–28 гг., вновь принося в жертву своему безраздельному властвованию счастье и жизнь бесчисленного множества людей.
Нынешний режим РФ считает себя продолжателем коммунистического СССР. Его принципы властвования все те же — править обществом для себя, а не править обществу для себя. Загромождающие нашу землю бетонные глыбы, о которых когда-то говорил Солженицын («Как нам обустроить Россию»), — это именно бандитское сознание, рассматривающие себя как высшую ценность, а других — только как средство или помеху для ее осуществления. Ради претворения в жизнь этого бандитского принципа в 1917–18 гг. были попраны вождями большевиков все человеческие законы и заповеди, была отобрана собственность, уничтожена политическая и гражданская свобода, растоптан суд, свободная информация превращена в пропаганду и создан чудовищный аппарат насилия и устрашения — ВЧК-НКВД-КГБ, который и ныне правит Россией.
Если мы не демонтируем с тщательностью все то, что так продуманно воздвигали для себя на нашей земле Ленин и Сталин, не восстановим права собственности, не вернем институтам политической и гражданской свободы должную существенность, то тогда не изменится и общественное сознание в нашей стране. Оно останется лагерно-эгоистическим, бессовестным, безответственным, а построенной коммунистическими вождями системой будут пользоваться все новые и новые тираны — охотники всегда найдутся.
Только решительно изгнав Дух Октября из нашей частной, общественной и политической жизни, «до камушка» отчистив от большевизма нашу землю, мы вернем жизнь и нашим полям, и нашим сердцам. Исполнить эту великую задачу можем только мы — многонациональный народ России.
* * *
Андрей Зубов
«Новая газета»