Ради «всеобщего блага»
Одна из первых после 7.10 про-палестинских демонстраций в Европе: Берлин, на календаре ещё октябрь 2023 года… (Фото: «Nautilus»)
Если Бога нет, то какой же я после того капитан?
Ф.М.Достоевский, «Бесы»
Дискуссия об уникальности \ неуникальности Холокоста оказалась для меня в какой-то мере неожиданностью.
Поначалу думала, что уникальность народ отстаивает скорее по привычке, просто из уважения к грандиозности катастрофы, но со временем поняла, что речь идет о вещах более серьезных.
В контекстеПандемия антисемитизма Этот вирус — неизлечим. Никакая вакцина не поможет. Он передаётся не капельным путём и не по воздуху, а через идеологию, и никогда не уходит в полную ремиссию. Есть, однако, способ хотя бы ослабить тотальный разгул этой заразы. Для этого нужно всего лишь перекрыть один из главных каналов её распространения — телеканал «Аль-Джазира».
Никаких обоснованных возражений на свои аргументы я не встретила. Нельзя же таковыми считать что-то вроде утверждения Сёмы Давидовича:
«…уникальность которого (Холокоста) в отличии от всех прошлых трагедий в истории еврейства в том, что он был задуман, разработан и осуществлён Государством»,
- ведь до XX века ни одно государство за отсутствием технических и административных возможностей попросту не могло разрабатывать и осуществлять проекты такого масштаба как Холокост или раскулачивание, а действовало в меру своих сил, в том числе и в области погромов.
Куда ближе к истине на мой взгляд является мнение Бориса Дынина:
«…я лично считаю Холокост уникальным событием в истории цивилизации, специфически европейской… […] падение европейской цивилизации, предательство гуманистических тенденций ее культуры
(Обнимитесь, люди-братья, Ангел радости зовет: Там любовь! в ее объятьях Добрый наш Отец живет! – 9-ая [симфония Бетховена]) выразилось не только в программе уничтожения евреев, провозглашенной нацизмом, но и ее восприятием, поддержкой, осуществлением народами Европы».
Иными словами: Холокост уникален в истории евреев и Европы не как мегапогром (не такое видали), но в новейшей истории Европы и ее ассимилированного еврейства он таки да уникален как источник неслыханного крушения иллюзий о мире, о времени и о себе.
Не случайно все бесчисленные архивы, музеи и институты Холокоста Западного мира так быстро наложили табу на поиск причин, заявив о непостижимости столь инфернального зла.
Не случайно ничего не слышно о продолжении исследования Ханны Арендт, даже критиковать ее не взялся никто.
Попросту говоря, под «уникальностью» в данном случае понимается на самом деле невместимость этого события в соответствующую картину мира – этого не может быть, потому что не может быть никогда.
«Отрицатели» отказываются верить в реальность происшедшего, а «исследователи» выносят его за скобки объяснимого: пусть было, но немыслимо. Те и другие, каждый на свой лад, свидетельствуют, что невпихуемо оно в их мировоззрение, так, может, с мировоззрением и надо разобраться?
Возможно, проблема в каких-то специфических предрассудках идеологии Просвещения?
В контекстеДа, антисионизм — это антисемитизм Критика? Перестаньте. Мы уже дошли до точки, когда я с трудом могу вообразить, как выглядела бы настоящая «критика Израиля». Мы её не видим. Мы видим лишь яростную, пропитанную жаждой насилия ненависть, которая давно вышла за пределы политического анализа и полностью превратилась в разновидность предубеждения.
Самый главный из них, наверное – образ человека. Все традиционные религии представляют его как существо не то чтобы однозначно вредное, но… проблематичное, совершенно напрасно ищущее приключений на свою пятую точку, за что неминуемо следует тяжелая расплата. Он может, конечно, выбрать путь добра, но греховная природа расставила на этом пути множество трудно преодолимых соблазнов.
Просвещение же, совсем наоборот, считает человека по природе добрым, зло ему навязывается неправильным воспитанием в несовершенных общественных структурах, искаженной картиной мира в его сознании.
Все религиозно-культурные различия – поверхностны, если убрать их (а лучше всего с детства воспитывать так, чтоб они и не проявлялись), то, как в пьесе «Натан мудрый», обнаружится, что люди, принадлежащие к разным религиям и враждебным государствам, на самом деле – родственники и нечего им делить.
Это называется «универсализм»: наша правда есть правда общечеловеческая. Подобно христианству и исламу, Просвещение при зарождении было уверено, что только что открыло самую главную окончательную истину в последней инстанции, и теперь надо как можно скорее донести ее до исстрадавшегося человечества, чтобы все «узнали, как надо».
Но вот не знаю, было ли до него какое-нибудь учение, столь решительно отрицавшее известную из тысячелетнего опыта психологию человека. В этом вопросе против Просвещения выступают единым фронтом наука и религия (точнее, религии).
Не то чтобы человек был от природы не добр, а зол, просто он гораздо сложнее, в какой-то мере он, конечно, рационален, но… иногда наоборот…
И недостатки наши есть продолжение наших достоинств, а благими намерениями нередко вымощена дорога в ад…
Не важно! Теперь, после того как мы открыли самую истинную, самую главную правду о человеке, остается только довести ее до сознания всех и каждого (это, конечно, займет насколько поколений – особенно в культурах «отсталых»), но в результате непременно образуется всеобщее братство и всемирное правительство, надо только насадить везде и всюду правильную картину мира.
Ее и насаждали со тщанием и старанием весь XIX век. Одним из соответствующих мероприятий было, в частности, создание знаменитого Царскосельского Лицея, но это так – реплика в сторону.
В контекстеСнобы за Палестину Мне не нужно было быть гением, чтобы понять: перед нами самый что ни на есть хрестоматийный представитель выносящей мозг буржуазной породы. Он — часть той самой раздражающей касты напыщенных «активистов». Назовём их прямо: «Снобы за Палестину».
И вот – век XX-й… Несомненный технический прогресс, но вот насчет братства как-то не вытанцовывается. Теоретически (в рамках Просвещения) путь открыт и настало время создать его (или хотя бы к нему приблизиться), но практически невесть откуда валится на нас Мировая война и прочие обострения классовой борьбы.
А ежели мы, люди-человеки, уверены, что нам по силам это самое братство организовать, неудача свидетельствует, что скрываются среди нас какие-то вредители, которые хотят и могут помешать нам, значит, их необходимо найти и обезвредить.
Расцветают пышным цветом всякого рода конспирологии, теоретически с Просвещением несовместимые и легко опровергаемые в его же логике, но нет в этой логике ответа на вопрос, отчего же тогда не получается обещанная хорошая жизнь. Утопии и конспирологии плодятся, размножаются, порождая при скрещивании реки крови и горы трупов.
Все геноциды прошедшего века есть не что иное как издревле известные ритуальные убийства, магические псевдорешения неразрешимых проблем.
Прекращение засухи посредством сожжения «ведьмы», устроение водяной мельницы посредством утопления прохожих («Говорили, если русалка не утащит в воду трёх человек, то люди сами их толкали в пруд или речку»), ликвидация эпидемии посредством еврейского погрома и т.п.
Отличительным признаком ритуального убийства является малозначимость намерений и поступков жертвы, ибо приписываемое ей «злодеяние», как правило, бессмысленно и/или неисполнимо. Ритуальное убийство не наказание, но магическое действо.
Нет ничего проще, чем обнаружить в Холокосте, Коллективизации или Большом Терроре этот самый издревле известный социопсихологический механизм. Но как примирить несложное это открытие с постулатом изначальной доброты и нравственного прогресса?
Почему целый век «разъяснительной работы» нисколько не изменил, не облагородил хомо как бы сапиенса, и он по-прежнему готов к иррациональным убийствам, чтобы совершить чудо?
Для правоверного «просвещенца» этот вопрос звучит как звучал для первохристианина вопрос: «Ну и где же оно, это ваше Второе Пришествие?».
Христиане, правда, быстро нашли ответ: «У Всевышнего тысяча лет – как один день», – а просвещенцам куда податься? Объявить, что «После Освенцима невозможно стихи писать»? Так поэты, слава Богу, не послушались, взять хоть Варлама Шаламова… может быть потому, что преодолел и отбросил он просвещенческий взгляд на человека?
В контексте«Тоска» и тоска смертная Давайте тоже назовём вещи своими именами. Это не «акт солидарности», не «этическая позиция». Это – культурный бойкот, приправленный привычной для Европы смесью морализаторства и латентного (а теперь уж и открытого) антисемитизма.
Такой опыт дается недешево, непросто переступить и отбросить картину мира, в которой воспитан с детства. Варлам Шаламов лишился рассудка, Примо Леви кончил самоубийством.
Мир как бы распадается, жизнь теряет смысл, и потому первый импульс, инстинктивный порыв – любой ценой спасти родную идеологию.
Не раз и не два слышала я от просвещенных европейцев недоумевающее:
«Как ты можешь сравнивать коммунизм с нацизмом? Расовая теория!!! (а классовая чем лучше?) Газовые камеры!!! (а чем освенцимские крематории лучше сибирских рек, из которых до сих пор черепа всплывают да кости?). И главное – коммунисты совсем другие слова говорят и пишут, они же хотели как лучше! (можно подумать, нацисты не хотели!)».
Нет, мои дорогие, слова можно придумать всякие, но главное – и коммунисты, и нацисты, и Пол-Пот, и председатель Мао – все они верили, что путем массового ритуального жертвоприношения изменить смогут природу человека и человечества, выбросить «лишние детали», и будет всем щастье.
Разница только в выборе жертвы, его-то и определяла «революционная теория». Где-то подошел антисемитизм – там, значит, «окончательное решение», где-то классовая борьба – там врага как класс ликвидируем, где-то «шибко грамотные» – натравим хунвейбинов на всех, кто читать умеет, а где-то, как в Кампучии, просто кто в городе живет…
Различались слова, дела не различались, и потому самым подходящим способом сохранения просвещенческой картины мира оказался перевод стрелок с дел на слова.
Из всех геноцидов XX-го века уникальной катастрофой признан был только Холокост, а главной причиной его – антисемитизм. Причем, антисемитизм не как приписывание евреям вины за проигрыш войны или эпидемию чумы (что как раз было бы к истории ближе), но только и исключительно как разновидность ксенофобии (враждебности к чужим), которая на самом деле в нем играла далеко не главную роль.
Достаточно вспомнить, что именно в Германии XIX – XX века евреи были наиболее ассимилированными, т. е. наименее «чужими».
В контекстеТрагедия Израиля Мы никогда достоверно не можем сказать, произошло бы окончательное слияние двух параллельно существовших миров, – мира лево-либеральной интеллигентской идеологии и мира антисемитской ксенофобии, – в единый поток, если бы не было трагедии 7 октября и спровоцированной ею военной операции в Газе...
Несомненно, Холокост для народа нашего катастрофа, да и вообще антисемитизм – удовольствие ниже среднего, но под клятвы о недопущении повторения первого и искоренении второго (что в итоге оказалось, естественно, недостижимым) быстренько замели под ковер самое главное:
угроза массового ритуального убийства – опасность НЕ ТОЛЬКО для евреев, и его главной «теоретической базой» является то самое, говоря словами Брехта, «чрево, которое вынашивало гада».
Его наглядно демонстрирует Ю.Олеша:
«…вот Три Толстяка. Они давили бедный народ. Они заставляли нас работать до кровавого пота и отнимали у нас все. Видите, как они разжирели! Мы победили их. Теперь мы будем работать сами для себя, мы все будем равны. У нас не будет ни богачей, ни лентяев, ни обжор. Тогда нам будет хорошо, мы все будем сыты и богаты. Если нам станет плохо, то мы будем знать, что нет никого, кто жиреет в то время, когда мы голодны...».
Вот и Гитлер, помнится, под конец себя утешал: ну и пусть с мировым господством не прокатило, зато еврейский вопрос уж точно решен (он, правда, ошибался, но не успел об этом узнать).
Нет, «окончательное решение» – не борьба положительного еврейского Давида с отрицательным нацистским Голиафом, ибо бессильно было просвещенческое мировоззрение ассимилированных евреев Европы против нацистской утопии ритуального жертвоприношения ради всеобщего счастья, так же как бессильно против нее было традиционное мировоззрение русских крестьян или горожан Кампучии.
И хватит, наконец, сказки рассказывать, будто бы жертвы были «морально выше» убийц. Главный ужас происшедшего в том и состоит, что жертвой или убийцей мог оказаться каждый, причем, оказывался, как правило, чисто случайно, нередки бывали и перемены ролей.
Современному немцу, привыкшему без особых эмоций автоматически повторять извинения перед еврейским народом, и в голову не приходит, что прадед его, офицер СС, вполне мог бы, в случае победного завершения «окончательного решения», оказаться после последнего еврея первым на очереди в газовую камеру, подобно тому как в России самый ярый раскулачиватель на очереди в расстрельный подвал нередко оказывался первым после последнего кулака.
Если ликвидация первой партии «злодеев» к раю на земле так и не привела, срочно требуется следующая, ибо Молох вечно требует новой крови.
Но кому и для чего потребовалось именно Холокост объявить УНИКАЛЬНЫМ геноцидом XX-го века, а теоретической базой его антисемитизм (точнее, ксенофобию), не от большой же любви к евреям?
Отчасти это вышло случайно – оказавшись между двумя сцепившимися тоталитарными монстрами, демократические державы вполне разумно пошли в союзники к России, которая после совместной победы по причине технической отсталости и демографических потерь не столь была способна тут же и напасть на вчерашнего союзника.
Если бы их выбор был иным, УНИКАЛЬНЫМ геноцидом был бы, вероятно, объявлен не Холокост, а Голодомор вкупе с Большим Террором, теоретической базой его – учение о борьбе классов, а не «расовые теории», и страшным грехом было бы объявлено признание классовых противоречий, а не дискриминация (вы же помните, это слово в исходном моменте означает «различение») по признаку расы, национальности, вероисповедания и даже гендера.
В контексте«Интеллектуальная честность» или размывание смыслов Это путь к нормализации антисемитизма в лексике левых движений, особенно в университетской, медийной и политической среде. Пропагандисты идеи «глобализируй интифады» могут и не называть себя антисемитами. Но их риторика подрывает саму возможность различать, где заканчивается критика и начинается ненависть.
Одним словом, главной целью исследования и критики оказались не причины геноцидных дел, но слова, какими те дела прикрывались («рационализировались» по Фрейду), вследствие чего слова эти оказались табуированы даже в случаях, когда они вполне уместны, ибо отражают объективную реальность, данную нам в ощущениях.
Различия между людьми и сообществами, народами и государствами есть факт, и сосуществование их далеко не всегда бывает мирным. Далеко не все уклады и культуры могут ужиться в одной стране или населенном пункте, и потому давно изобретены границы, а тот, кто вынужден или предпочитает жить среди чужих, не должен лезть со своим уставом в чужой монастырь, он имеет выбор между ассимиляцией и гетто, включая различные гибридные варианты между ними.
Ксенофобия – вещь естественная, борьба с ней бесполезна. Полезна (и даже необходима) борьба за то, чтобы она не вырождалась в резню.
Этого можно избежать разными методами, в т. ч. и такими как трансфер и / или апартеид (что в переводе означает «обособленность»), но правильный выбор зависит от конкретной ситуации. Просвещенцы же вместо поиска конкретного выхода в каждом конкретном случае строго-настрого приказывают старательно зажмурить глаза, чтобы не дай Бог не разглядеть факты, не вписывающиеся в их мировоззрение.
Кажется, только сейчас Европа начинает осознавать последствия борьбы «за все хорошее против всего плохого». И самое печальное, что с максимальным энтузиазмом боролись те, кому просто по традиции с большой вероятностью предстоит в безвыходном положении стать жертвой ритуального убийства: евреи.
Антисемитизм – не ксенофобия, а сплочение распадающегося сообщества вокруг жертвы как «общего врага».
Не случайно вспыхнул он среди черных Америки в процессе борьбы за гражданские права, т. е. требования быть принятыми белым обществом как «свои», объединенные с ним общим объектом ненависти. Не случайно именно он помогает народам Европы принять власть «понаехавших», объясняя ее себе не как подчинение, а как союз в борьбе с «мировым злом».
И если уж раздумывать о причинах ныне происходящего в диаспоре, в Израиле и вокруг, что мы сделали не так, то самой роковой ошибкой была, по-моему, вера в never again, надежда, что нас признают «своими» за верность идеологии Просвещения.
Верность самую бескорыстную и искреннюю, ибо если Бога нет, как же мне быть капитаном? Еврей – он ведь тоже человек, хотя далеко не все с этим согласны.
* * *
Элла Грайфер
«Живой журнал»