Готический триллер о геноциде и мести от режиссера «Бабадука»
На Венецианском кинофестивале состоялась премьера фильма «Соловей» австралийского режиссера Дженнифер Кент. Главную роль — женщину, за воровство сосланную из Ирландии в Тасманию, — сыграла Эшлинг Франчози, известная по роли Лианны Старк в «Игре престолов».
Кинокритик «Медузы» Антон Долин рассказывает, как режиссер смогла в одном фильме объединить жестокий рассказ о мести, размышления о становлении женщины как личности и историю геноцида австралийских аборигенов.
У Клэр удивительно красивый голос, поэтому солдаты прозвали ее «Соловьем». Она поет им песни их родной Англии, а дома для мужа и новорожденной дочки — песни на родном ирландском языке. Среди слушателей — всегда красивый молодой мужчина в военной форме, лейтенант Хоукинс. Он главный здесь, в заброшенном далеком гарнизоне на Земле Ван-Димена — так в начале XIX века британские колонисты называли Тасманию. Там отбывали наказание каторжники, худшие из худших. Австралийцы считали это место адом на земле.
Клэр тоже совершила проступок: ей было голодно, она украла еду и была за это осуждена.
Её срок давно вышел, но теперь она — заложница и рабыня лейтенанта, который никак не выдаст ей вольную.
Слишком уж ему нравится ее голос. И не только голос. Хоукинс регулярно насилует свою рабыню, та от страха молчит. Однажды случается трагедия: мужа и ребенка Клэр убивают, и она остается в полном одиночестве: у нее больше нет никого — даже хозяина, уехавшего в город требовать повышения по службе. Поэтому она берет ружье, седлает коня и отправляется на поиск убийц.
Австралийка Дженнифер Кент — единственная женщина-режиссер в конкурсе Венецианского фестиваля, а ее «Соловей» — один из самых обсуждаемых фильмов программы. Это всего вторая картина Кент, но ее дебют «Бабадук» стал настоящим событием: настолько удачных хорроров женщины еще не снимали. Ей, впрочем, было, у кого учиться. Начав карьеру как актриса, Кент решила перейти к режиссуре после того, как увидела «Танцующую в темноте» Ларса фон Триера.
Она написала письмо датчанину и буквально напросилась к нему то ли в ассистенты, то ли в стажеры на съемки «Догвилля». Потом сразила наповал любителей фильмов ужасов «Бабадуком», которому предшествовала не менее успешная короткометражка на ту же тему «Монстр». «Соловей», сделанный четыре года спустя, возвращает зрителя Кент к фон Триеру. Сюжет фильма, посвященного насилию над женщиной и ее ответу на это насилие, напрямую отсылает и к «Танцующей…», и к «Догвиллю», хотя сделана картина абсолютно иначе.
У Кент вообще довольно оригинальный стиль.
Во-первых, она фокусируется на своих актерах — и особенно актрисах, — оставляя их наедине с камерой, заставляя обращаться к зрителю напрямую, рассказывая о страхах, надеждах, сокровенных и стыдных желаниях героинь. Здесь Эшлинг Франчози, ирландка с оперным бэкграундом (и исполнительница роли Лианны Старк в «Игре престолов»), делает что-то невероятное.
Во-вторых, выстраивает пространство одновременно конкретное и абстрактное, антураж которого исторически корректен, но заставляет забыть о времени действия и почувствовать современность происходящего (это достигается и работой над декорациями, костюмами и гримом, и через диалоги). В-третьих, сочетает интонацию сказочника с крайней жестокостью — но одновременно целомудренностью — визуального ряда.
«Бабадук» был фантазией на тему гофмановского «Песочного человека», «Соловей» отсылает к более специфическому явлению — так называемой «тасманской готике», в которой магические силы природы входят в химическое взаимодействие с исчезающей культурой аборигенов и гнетущей атмосферой каторжной колонии, «мертвого дома», достигшего размеров целого острова. Готический пейзаж, волшебный и пугающий одновременно, Кент тоже создает виртуозно.
Лес, в котором блуждают ее персонажи, напоминает монументальную рощу из «Нибелунгов» Фрица Ланга (Кент с особой нежностью относится к немецкому экспрессионизму), только деревья тут не сделаны декораторами или нарисованы на компьютере: они настоящие.
Поверхностный невнимательный взгляд увидит в «Соловье» очередную вариацию на избитую тему «женской мести» — вроде «Убить Билла», только в другом месте и в другое время. Или, того хуже, спекуляцию на модном материале #MeToo — обвинение заведомо комическое, ведь картину делали несколько лет, задолго до возникновения женского движения против насилия и сексуальных домогательств. На самом деле эта страшноватая сказка опрокидывает и выворачивает наизнанку конвенции жанра.
Подобно тому, как лейтенант Хоукинс и его обреченная команда солдат-висельников сбиваются с дороги в лесу, зритель блуждает в обманчиво простом лабиринте картины, до самого конца не понимая, к чему ведет режиссер.
Протест Клэр против беспощадного офицера — нечто большее, чем бунт униженной женщины против своего насильника. Это ее попытка одновременно добиться субъектности и найти — впервые в жизни, пройдя через горнило насилия, страха и смерти близких, — свое место в мире. Дело не в конкретном злодее. Выясняется, что места для нее в буквальном смысле слова не существует. В английской колонии среди далекого океана она — женщина, заключенная, ирландка, — обречена на страдания и бесславное уничтожение самой цивилизацией, всем ее устройством и логикой.
Неважно, добрые люди или злые встречаются на ее пути. Все они — ее палачи и могильщики. Все, кроме Билли, такого же одиночки: пьющий абориген из племени, которое полностью уничтожено, последний носитель своего языка. Его Клэр и нанимает себе в качестве проводника — разумеется, не случайно (хотя сама думает иначе). Через него в фильм вводится мощная тема геноцида австралийских аборигенов — почти уничтоженных, униженных, стертых в порошок, и все равно лелеющих план мести.
Путь Клэр и Билли через лес — подлинный сюжет фильма, на полпути теряющего интерес к вопросам и технике возмездия.
И Клэр, и Билли ограничены в своих возможностях и действиях. Строго говоря, первый встречный может их пристрелить и остаться безнаказанным — особенно если он белый мужчина. А рассчитывать на доброту незнакомцев в жесточайшем из миров не приходится. Забавно, что спасает их иерархическая разница, хоть и еле различимая: Клэр все-таки тоже белый человек, хоть женского пола и без документов.
Когда она изображает конвоира с ружьем, а Билли играет роль арестованного, окружающие одобрительно хмыкают и пропускают их вперед. Любой добровольный участник механизма насилия здесь — желанный гость.
Сдерживаемые эмоции вырываются наружу песней. Народные ирландские баллады у Клэр и ритуальные завывания у Билли (иного саундтрека в фильме нет) это не только способ развлечь себя и попутчика, но и возможность почувствовать себя частью далекого или несуществующего единства, культуры и народа. Недаром оба соотносят себя с певчими птицами: если она соловей, то он — черный дрозд, птица-проводник, точно знающий, где выход из чащи. Одно это дает надежду на то, что в конечном счете такой выход отыщется.
Выход этот, если избегать детального пересказа сюжета, в прерывании порочного круга насилия. Недаром обидчики Клэр — военные; на континенте идет непрекращающаяся партизанская война, и поступить на нее волонтером может любой, иногда сам того не заметив. Когда же перемирие?
«Соловей» — совсем не фильм о прощении: напротив, сближаясь с аборигеном, героиня все больше отдаляется от христианской доктрины, и до того не особо ей близкой.
Он об освобождении от кровавого долга перед приходящими по ночам призраками: после каждой смерти число таковых будет лишь увеличиваться, и так до бесконечности. А еще о том, что подняв оружие на врага, всегда можно успеть отвести его в сторону перед тем, как спустить курок.
* * *
Редакция
«Meduza»