ООН уже не исправить
Написав заголовок, я усомнился в том, что использованный в нем глагол легитимно существует. А что, если, подумал я, это один из результатов языковых мутаций, столь щедро явленных нам в последние годы? Но нет, все оказалось в порядке.
Интернет тому, как говорится, порукой: есть и ссылки на праславянские корни, и примеры из литературных произведений. Поэтому повторим еще раз: не будем злобствовать, уточним, что не делать это предлагается в адрес очередного правителя, находящегося именно в эти дни в процессе смены статуса, и перейдем к обсуждению нашей сегодняшней темы.
А тема интересная. Потому что, как ни клянись в приверженности демократии, как ни повторяй вместе со всем прогрессивным человечеством мантру о том, что свобода лучше несвободы, природа свое берет. И ты где-то в самой глубине своей души, там, где молча ворочаются киты, на которых стоит натура, заимствованная человеком у своих донеандертальских еще предков, там ты видишь камень, на котором значатся не слова даже, а руны. И вызывают те знаки простую мысль, которую можно озвучить примерно как «кто, если не он?» или даже «больше некому».
В последние несколько дней из Африки приходят новости, описывающие события, которые пока еще не отнесены ни к одному из известных политических жанров.
Президент страны, до 1980 года называвшейся Южной Родезией, а с того времени и поныне – Зимбабве, не свергнут, не арестован, не изгнан. Его нынешний статус можно описывать, конечно, с использованием каждого из приведенных слов, но это будет верно лишь отчасти. Ясно одно: если не произойдет что-то экстраординарное, Роберт Мугабе уйдет.
Правда, на его месте с почти стопроцентной вероятностью окажется первый вице-президент Эммерсон Мнангагва, которому, несмотря на то что он на двадцать лет моложе Мугабе, тоже уже за семьдесят, но мы сейчас говорим не об этом. Мы говорим о том, почему героический зимбабвийский народ, свергший в свое время гнет белого человека, тридцать семь лет терпел гнет своего соплеменника.
Наверное, без экскурса в прошлое нам не обойтись. Что мы здесь увидим? Прошлое у народов Зимбабве, как и у всех народов мира, величественное и героическое. Империя, созданная ими, именовалась Мономотапа, ее столицей был город с названием, означающим «каменные дома». Но в середине XV века пришли португальцы, и за пять веков от величия остались только легенды.
В 1888 году здесь появился Сесил Джон Родс, южноафриканский политик и предприниматель, деятель, как сообщает нам энциклопедия, британского империализма, организатор английской колониальной экспансии в Южной Африке. Тот же источник называет Родса архитектором апартеида.
Родс основывает Британскую Южно-Африканскую компанию, получившую право на управление территорией к северу от реки Лимпопо, где организует две колонии, названные без ложной скромности Родезиями – Северной и Южной. Ныне это Замбия и Зимбабве.
После смерти Родса территории продолжали весьма успешно развиваться, и в 1922 году Южная Родезия (ныне Зимбабве) получила статус самоуправляемой британской колонии.
Пишут, что на «землях Родса» не было расовой сегрегации. Каждый житель имел возможность получить образование, заниматься бизнесом и политикой. Признавая это, прогрессивная общественность упрекала тогдашние власти в насаждении имущественного ценза, но настоящие кухарки не правили даже в ленинской России, не говоря уже о Европе, откуда левый либерализм начал свое победное шествие по планете.
Тем не менее, экономика и уровень жизни росли, что привлекало мигрантов. Не будем гадать, что сталось бы со страной, отметим лишь, что развитие было прервано начавшейся после Второй мировой войны скоропостижной деколонизацией.
Пример соседних стран показал, что неподготовленное предоставление независимости приводит к появлению диктатур и племенных войн, поэтому колония не спешила получить самостоятельность.
В 1962 году в парламенте победила партия «Родезийский фронт», лидер которой, Смит, через два года возглавил правительство. Предложенная Лондоном конституционная реформа была отвергнута, а референдум показал, что 90% избирателей при явке более 60% высказались за независимость от Великобритании. В 1965 году было объявлено о создании независимого государства, что стало началом его конца.
Прогрессивное человечество предпочло удушить государство, которое осмелилось не поверить в прекраснодушные лозунги левых, приведших Африку в средоточие режимов, враждующих друг с другом и совместно обвиняющих пресловутого белого колонизатора во всех своих несчастьях.
В 1980 году, в результате упорной борьбы как с белыми колонизаторами, так и друг с другом, партизаны на развалинах Южной Родезии провозгласили государство Зимбабве, премьер-министром которого стал Роберт Мугабе, и он в ипостасях премьера и президента возглавлял страну по меньшей мере до момента написания этого текста.
Здесь мы вернемся к началу нашего разговора и вспомним о том, что мы видим в глубине души человека, даже и горячего сторонника демократии и свободы. Мы видим не «мене, мене, текел, упарсин», что потрясло когда-то Валтасара. Мы видим «кто, если не он?» или «больше некому». И это почему-то никого не потрясает.
В самом деле, за 37 лет, что Мугабе трудится на своем посту, его обвиняли и в коррупции, и в расизме, и в нарушении прав человека. Но ему как с гуся вода.
В результате разрушена экономика, а национальная валюта за время его правления обесценилась, как пишут, более чем на 230 миллионов процентов. Но почему никто не вышел на улицы? Не организовывал через соцсети акции и марши? Не громил витрины, не переворачивал машины и не жег мусорные ящики?
Неужели благодаря тем самым словам: «кто, если не он?» или «больше некому»?
В самом деле, в любой стране, которая десятилетиями управляется одним и тем же лицом, у подведомственного населения, возможно, возникает некое подобие стокгольмского синдрома. Это иррациональное явление не поддается простому объяснению, но оно, тем не менее, существует. Смерть вождя, при котором выросло несколько поколений, потрясает людей, подобно стихийному бедствию, с которым невозможно бороться, а его, вождя, долгое пребывание в добром или недобром, но все же здравии, наоборот, внушает ощущение надежности мира, пусть и не лишенного странностей, но привычного.
Может быть, зимбабвийцы чувствуют, что в каком-то смысле они сами причастны к тому, что Мугабе задержался на троне.
Потому и не пытаются достать закопанные в землю луки и забросить трубки мира, выкуренные в конце семидесятых годов.
Остается надеяться, что не найдется на свете доброхотов, готовых ради торжества неких идеологических выкладок – или просто чтобы землю в Зимбабве крестьянам отдать – проехать полсвета и растревожить еще одну болевую точку, в которой, по крайней мере, до нынешнего дня, смещение президента-долгожителя не сопровождается стрельбой.
И еще: не будем, дорогие читатели, как и предлагалось в начале разговора, злобствовать в адрес престарелого ветерана-управленца. Он, как говорили когда-то, плоть от плоти своего времени и своего народа. Он, может быть, хотел, как лучше, да и мил был людям, которые не возражали против его общества целых тридцать семь лет.
Злоба вообще-то деструктивное чувство. Но его можно заменить чем-нибудь более мягким и направить не на одного человека, а на целую организацию, приложившую руку к тому, что происходит ныне не только в Африке, но и всюду, куда эта рука дотянулась. Хотя ООН уже не исправить.
* * *
Сергей Восковский
«Кстати»