Интервью Вила Мирзаянова, одного из разработчиков секретного яда «Новичок» — Павлу Каныгину
С бывшим сотрудником засекреченного при СССР Государственного научно-исследовательского института органической химии и технологии (ГНИИОХТ) мы разговаривали по скайпу. 83-летний Мирзаянов живет в Нью-Джерси недалеко от Нью-Йорка. В США химик переехал в 1995 году по программе трудоустройства бывших советских ученых, занимавшихся разработкой оружия массового поражения.
С начала 1970-х годов Мирзаянов входил в команду ученых, которая разрабатывала нервно-паралитический яд, превосходящий по мощи известные на тот момент химические отравляющие вещества (ХОВ). Разработка и испытания шли до конца 80-х годов и сразу в трех центрах ГНИОХТа — в Москве на Шоссе Энтузиастов, в филиале института в городе Шиханы Саратовской области и на полигоне Нукус в Узбекистане. Веществу было присвоено название «Новичок». По словам ученого, смертельная доза яда составляет 0,01 мг на килограмм веса и вызывает паралич дыхательной системы, замедляет сердцебиение, приводя к смерти за считанные минуты. В конце 80-х, когда «Новичок» был принят на вооружение Советской армии, ГНИОХТ получил за него Ленинскую премию.
Проект оставался секретным и после распада СССР, в тайне держалось само название вещества. Впервые о нем станет известно лишь в 1992 году из статьи Мирзоянова в газете «Московские новости». В ней химик раскритиковал правительство за продолжение экспериментов с химоружием. После публикации власти предъявили Мирзаянову обвинение в разглашении гостайны, уголовное дело в отношении него продолжалось почти два года, но было прекращено решением генерального прокурора «из-за отсутствия состава преступления». Мирзаянов смог выехать за рубеж.
В 2008 году он впервые полностью раскрыл формулу «Новичка» и рассказал о своем участии в сверхсекретном советском проекте в книге «Государственные тайны: Российская программа химического оружия изнутри».
Официально власти России до сих пор не признают разработку «Новичка». Яда нет ни в одном реестре ХОВ. А международная Организация по запрещению химического оружия (ОЗХО) не располагает методиками по его распознаванию. Впрочем, по словам Мирзаянова, после выхода его книги тема «Новичка» обсуждалась на заседании ОЗХО, но решения по нему принято не было.
Впервые на официальном уровне о «Новичке» заговорили лишь после отравления Скрипаля. 12 марта премьер-министр Великобритании Тереза Мэй произнесла это название и заявила, что вещество, скорее всего, имело российское происхождение.
— Применение «Новичка» в Англии для меня было шоком, — говорит Вил Мирзоянов. — Я наивно думал, что, опубликовав формулу в книге, я тем самым ставлю крест на его применении.
Я полагал, что товарищи из России не осмелятся использовать яд, который более не является секретом.
Возможно, они думали, что смогут его безнаказанно использовать и никто ни о чем не догадается. Скорее всего, думаю, они просто не читали мою книгу.
— Тем не менее, Вил Султанович, как британцы смогли понять, что Скрипаль был отравлен именно этим веществом?
— Для идентификации требуется образец самого вещества или его спектральные характеристики. Они могут быть в «библиотеке» специальной вычислительной машины, масс-спектрометра высокого разрешения, который проводит анализ и делает заключение. А образец можно взять из мочи жертвы, крови, способов много. Но англичане вполне могли синтезировать формулу сами, в книге я опубликовал ее полностью. Я знаю, что в России сейчас утверждают, будто бы партии «Новичка» могли сохраниться в бывших республиках СССР, но это чушь. Если где-то и был чистый «Новичок», он уже давно разложился. А для создания его компонентов нужны мощные лаборатории и опытнейшие кадры, которые есть лишь в нескольких странах.
— Вы говорили, что Скрипаль и его дочь скорее всего погибнут либо останутся на всю жизнь инвалидами. Значит, учитывая мгновенное действие «Новичка», доза была не очень большая?
— [Эффект] еще зависит от того, куда вам попало вещество — на открытый ли участок, или в дыхательную систему, или прямо в рот. Если доза меньше 0,01 мг на килограмм вашего веса, то вы будете мучиться, не сразу умрете.
Если еще меньше, то можете даже прожить несколько лет, но необратимые изменения и осложнения все равно приведут к смерти.
У меня в ГНИОХТе в 1987 году был печальный случай с моим другом Андреем Железняковым. Он работал над бинарным вариантом «Новичка», когда безвредные по отдельности «составные части» ХОВ становятся смертоносны только после смешивания, собственно говоря, смешивать их нужно непосредственно перед применением.
Так вот Андрей Железняков работал «под шкафом» — мы так называем рабочее пространство в лаборатории с отсосом воздуха и реактором, где смешивался «Новичок». Шланг с газом он направлял на прибор, чтобы измерять концентрацию, характеристики, но каким-то образом произошла утечка, возможно, из-за плохого соединения в шланге.
У Андрея потемнело в глазах, он сразу все понял, тут же вышел из-под шкафа и говорит: «Ребята, кажется, я влип». Первый признак отравления — это как раз миоз, сужение зрачков, когда свет не проходит, ничего не видишь, затем — рвота и конвульсии.
Сразу же Андрея повезли в нашу санчасть, при Институте была своя поликлиника, ввели антидот. Сначала руководство хотело все прикрыть, не сообщать наверх, но ему становилось хуже. С «Шоссе Энтузиастов» доехали до Таганки, там Андрей упал, и после этого на «скорой» отправили его уже в Склифосовского. Все, конечно, испугались, потому что из-за секретности мы не имели права отправлять своих людей в гражданскую клинику.
Самое ужасное, что Андрей тоже не имел права ничего говорить врачам: ни что случилось, ни какое вещество ему попало, ни состав. Его спрашивают: «Что с вами?», а сказать правду нельзя.
Но в конце концов как-то удалось договориться, вроде бы его там полечили, затем отправили под Ленинград, там есть два института, которые занялись проблемой.
Через какое-то время Андрея поставили на ноги, он вернулся, вроде сначала был ничего, но начались осложнения, и спустя пять лет он умер. «Новичок» поражает нервную систему. Необратимо нарушается функция энзимов, белковых групп, которые передают нервные сигналы. Если сразу же не ввести антидот, например тот же атропин, то человек может умереть очень быстро. Но даже своевременный антидот не дает полного восстановления функций.
— Какая, по-вашему, могла быть доза у Скрипалей?
— Явно не очень высокая. Каким образом они получили отравление? Есть версия, будто бы в автомобиле, и будто бы вещество могло быть на руле или дверной ручке. Затем на этой машине Скрипаль поехал в бар. Проблема этой версии в том, что если он коснулся продукта, у него сразу должен был начаться миоз и он бы не мог вести машину. Более вероятно, что заражение он получил в баре. Возможно, там был распылен спрей. С «Новичком» не обязательно направлять газ в лицо, хотя такой способ гарантированно приведет к смерти. Достаточно незаметно распылить на открытый участок.
— Вы были одним из тех, кто занимался разработкой «Новичка». А кто был автором самой идеи по созданию этого соединения?
— Автором-разработчиком был Петр Кирпичев, два года назад он скончался в Москве. У нас с ним были хорошие отношения. Он работал в нашем филиале в Шиханах, в 120 километрах от Саратова. Они много занимались синтезом новых отравляющих веществ, у них были экспериментальные установки, жизнь кипела. И эти молодые ребята изобрели новый класс ХОВ, главное отличие которого в том, что атом фосфора соединятся напрямую с азотом. У других нервно-паралитических газов такого нету. Собственно, в этой связи «фосфор — азот» и заключается вся разрушительная сила этого вещества.
— Вы согласны с тем, что его называют оружием массового поражения?
— Да. Это было его назначение. Поймите, тогда в СССР все делалось во имя обороны Родины. Хотя Родина никогда не признавала, что разрабатывает химоружие. Все было абсолютно секретно. С точки зрения даже советского закона нас как будто бы не было, мы были вне правовых рамок. При этом нам говорили, что страшное химоружие есть и у американцев, и у англичан, и у французов, поэтому и нам надо его иметь. «На огонь надо отвечать огнем», — говорили нам.
Постепенно я стал задаваться вопросом — а зачем нам это? Делился с некоторыми своими знакомыми. Один товарищ, полковник, объяснил: мол, химоружие — это, во-первых, вовсе не оружие, а кормушка для чиновников. Во-вторых, даже в бою от него страдают вовсе не солдаты противника, потому что они, как правило, имеют химзащиту, а страдает мирное гражданское население. И я начал приходить к мысли, что участвую в функционировании некой мафии…
В 70-е годы мы построили огромный Новочебоксарский комбинат по производству ХОВ-33, что является аналогом американского VX. При полной мощности там должно было производиться 20 000 тонн в год вещества, на деле производили около 5–8 тыс. в год.
* * *
Павел Каныгин
«Новая газета»