Андрей Колесников о том, как сериал «Чернобыль» стал для нас учебником истории
Когда генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев пытался в первый день после катастрофы понять, что произошло в Чернобыле, он получил ответ от самых заслуженных и орденоносных людей в этой сфере – президента Академии наук СССР Анатолия Александрова и главы Минсредмаша Ефима Славского: «Ничего страшного, такое происходило и на промышленных реакторах, но обходилось. А чтобы избежать облучения, надо хорошо выпить, закусить и поспать».
В первые дни у Политбюро не было полной информации о том, что произошло на самом деле. Возможно, первые лица государства и хотели бы дозировать информационные потоки, но было бы что — их самих либо вводили в заблуждение, либо давали им неполную картину бедствия. Горбачев потом сделает вывод: система управления ядерными делами ядерной державы до такой степени монополизирована и закрыта, что туда нет хода даже тем, кто правит страной. А если она закрыта и не «излучает» информацию о себе — возможно все.
Всего один пример: можно было спасти множество людей — в Чернобыле имелось соответствующее лекарство, но никто и не думал его использовать: о нем или забыли, или не знали о его существовании. Зато не было боевых дозиметров — это на АЭС-то!
В контекстеЧернобыльская трагедия в сериале и в жизни И сегодня, когда с момента трагедии прошло столько лет, мы так и не знаем ни точной причины аварии, ни даже того момента, с которого события стали развиваться необратимым образом…
Генеральный секретарь Горбачев разделил свою жизнь, как он сам признавался, на период до Чернобыля и после него. Именно тогда он понял, до какой степени сложно изменить систему, которая сама ставит плотный заслон возможным переменам.
Наверное, это был первый шаг к развалу Советского Союза — не столько потому, что ликвидация последствий аварии потребовала гигантских финансовых вливаний, сколько по той причине, что система морально надорвалась.
Усталый цинизм породил частушку, в которой сконцентрировалось все, что думала об устройстве системы существенная часть населения страны: «Ускоренье — важный фактор, / Но не выдержал реактор, / И теперь наш мирный атом / Вся Европа кроет матом… Мирно поле пашет трактор / За селом горит реактор — / Если б шведы не сказали, / Мы б и дальше там пахали».
Рукотворный информационный вакуум — та среда, в которой автор перестройки пытался управлять страной три десятилетия тому назад. А незнание собственной истории на фоне ее рукотворного упрощения — та среда, в которой живем сегодня мы. И вот в чем, собственно, значение мини-сериала «Чернобыль», сделанного американцем Крэйгом Мазиным и шведом Йоханом Ренком — он показал россиянам, что у них есть история. И что эту историю делали не военные и государственные деятели.
И что она состояла и состоит не только из бесконечной череды побед, где даже смерть какая-то легкая и пластмассовая, а из поражений, состоящих из пота, крови и слез.
Разумеется, этот фильм не покажут по телевизору. Ведь историческая политика, построенная на недомолвках, упрощении и мифологизации, является одним из главных инструментов управления страной. Ликвидация недоговоренностей и умолчаний может сломать всю схему. А главное, в фильме — пусть его ругают за некоторое количество ошибок — показан реальный субъект истории. Называется он — народ.
Всякое руководство называет свою власть народной, но не верит этому самому народу, боится его и считает «шелупонью». В «Чернобыле» конкретные люди, не безликая масса — спасают мир от ядерной катастрофы. И они называются поименно. Спасают не благодаря системе, а вопреки ей — от академика Валерия Легасова до пожарных, от трех водолазов Алексея Ананенко, Валерия Беспалова и Бориса Баранова до шахтеров. Все они спасли мир и страну. И ее репутацию, которая, судя по протоколам Политбюро, волновала исключительно Горбачева.
Словом, вот он, тот самый «подвиг советского народа». Но не из той истории, которую отливают в граните сегодняшние идеологи, а из подлинной.
И о ней нам — кому рассказывают, кому напоминают — средствами кино западные кинематографисты. Не наши. Как об истории русской революции нам рассказал — внятно и в деталях — не отечественный писатель, а западный драматург Том Стоппард. Сами мы не можем. Или нас что-то сдерживает. Может быть, мы не способны взглянуть на собственную историю изнутри — нужен сторонний взгляд.
Но ведь могли же. Пьеса «Саркофаг» летописца Чернобыля, журналиста «Правды» Владимира Губарева увидела свет вскоре после аварии и была поставлена в более чем сотне театров по всему миру. Это было во времена еще не отмененной официальной цензуры и всевластия партии, при все еще сидящих диссидентах и всепроникающем КГБ.
В недавнем интервью Владимир Губарев, о котором, по счастью, еще есть кому вспомнить в эпоху фронтального беспамятства, предположил страшное: сегодняшняя наша система, возможно, не справилась бы с ликвидацией последствий этой аварии: «Случись сегодня то, что случилось тогда, мы бы не смогли построить саркофаг так быстро, не смогли бы уговорить шахтеров, послать солдат на крышу».
В контекстеКак совки напали на «Чернобыль» Американцы сделали этот так, словно сами половину жизни прожили в СССР и прямо кожей почувствовали эту систему. Как я написал в твиттере — это хорошо демонстрирует то, что в XXI веке больше не осталось чужих проблем — люди с другой части Земли поняли про Чернобыль всё точно так же, как и мы с вами.
Возможно, это преувеличение. Может быть, это только кажется, что в России с исторической арены исчез субъект любого осмысленного действия — народ. Сейчас не 1957 год, когда властям удалось скрыть сам факт и чудовищные последствия аварии на химкомбинате «Маяк» в Челябинске-40 — «кыштымский след» отравил огромную территорию, уступая по вредоносности лишь атомные катастрофам Чернобыля и Фукусимы.
Да, конечно, в течение последних нескольких лет секретится все, что только задевает внутреннюю жизнь власти, а когда что-то выползает наружу, она отвечает арестами. Но информацию скрыть все сложнее, а в обществе если что и растет, то самое главное — солидарность и чувство гражданской ответственности. Только не за государство, которое становится чужим, а за страну. Губарев, возможно, прав, когда не верит в мобилизационные возможности государства.
Но нельзя недооценивать — после многочисленных эпизодов волонтерства — гражданское общество.
Государство всегда затыкало пробоины в своем корпусе живыми людьми. И это — еще и это, помимо фамилий героев, получивших мизерную компенсацию и забытых страной и ее учебниками – показал нам сериал «Чернобыль». Государство тогда объявило дополнительный призыв. Стоящие в очереди мальчишки-призывники, которым предстоит спасать страну и мир от последствий Чернобыля — лаконичная, сухая и страшная картина.
И хочется напомнить, что это происходило в стране, где такие же мальчишки все еще гибли в бессмысленной войне в Афганистане, уроки которой если и были выучены, то ненадолго. А наша эпоха никаких уроков не знает — танцы на отравленных граблях, судя по новым оценкам той же афганской войны или Праги-1968, продолжаются.
Родина готова щедро делиться цинковыми гробами. И свинцовыми гробами, залитыми бетоном. Кто сегодня всерьез вспоминает об этом? Кто помнит о «Саркофаге» Губарева, где одно из действующих лиц говорит: «Свинцовый гроб и бетонный саркофаг… Иначе нельзя, ведь тело излучает 2-3 рентгена в час. И будет излучать десятки лет». Это излучение словно отбивает нации память.
«Теория стакана водки» от излучения, придуманная одним четырежды лауреатом Сталинской премии и одним кавалером 10 орденов Ленина — против подвига народа. Так это было.
И ни один учебник истории, ни один пропагандистский фильм или ток-шоу этого никогда не объяснят.
Учебником истории для нас стал сериал «Чернобыль». Да, заседания у генерального секретаря, показанные в фильме, немного карикатурные. Да, Ананенко, Беспалов и Баранов не были добровольцами — им дали команду нырять под реактор, они и пошли. Но ведь пошли же, не раздумывая. Да, голышом, как это показано в кино, шахтеры не работали. Зато правда в том, что мир был спасен нечеловеческими усилиями этих обычных людей.
Да, эпизод с министром угольной промышленности Щадовым, с автоматчиками, приезжающими к шахтерам, — художественный вымысел. Зато он дает возможность понять, как был устроен советский человек: ненавидел власть, а после рассказанного товарищам антисоветского анекдота шел — без всякого пафоса и надежды на благодарность и память — спасать не власть, но страну и мир.
И лучше нам, наверное, искать «косяки» не в фильме, а в собственной истории, о которой мы сами узнаем из сериала. Не говоря уже о том, что «Чернобыль» — это не «Звезда эпохи», собравшая все недостоверные байки времени (так у нас работают с историей), а кино, которое по своему качеству и добросовестности стоит настолько близко к истории, насколько это в принципе возможно.
Может быть, нам стоит, наконец, выбраться из-под информационного саркофага, чтобы задуматься над тем, кто мы есть на самом деле?
* * *
Андрей Колесников
- руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги.
«Газета.Ru»